чувствую, как скулы начинают гореть. Смешно, но я, состоятельный мужчина в полном расцвете сил, до сих пор покрываюсь пятнами, по-простому – краснею! Правда, чаще всего не от смущения, конечно. От злости! Или когда чувствую, что меня ждут траблы.
А сейчас они меня явно ждут.
- Блондиночка?
- Она.
Черт...
Анастасия Львовна Романова.
- Но ей же… ей же лет тридцать?
- Тридцать два.
- То есть… Феликс закрутил роман с бабой, которая на семь лет старше? Вот с этой вот молью?
- Сами вы моль, Роман Игоревич! Аппетитная телочка. Вы же знаете, Феликс Игоревич вообще любил дамочек с опытом. А у этой явно опыт есть, у нее дочь старшая, двенадцать лет.
- Погоди, стоп. Но у этой в коляске девочка!
- Да, девочка. Алена Львовна Романова, в свидетельстве в графе отец – прочерк.
- Но… получается у Феликса дочь?
- А почему вы думали, что обязательно сын?
- Чёрт, девчонка. Это плохо.
- Так, может, сразу того этого? Развернем коней и оставим ее в покое? Пусть живет?
- Ты предлагаешь бросить ребенка моего брата?
- Ну, можно не совсем бросить. Можно как-то помогать ей через фонды. Просто не афишировать. Битва из-за наследника еще имела бы смысл, а тут…
- Нет уж. Я на это не пойду. Мне уже без разницы мальчик или девочка. Главное, что это наша кровь. То есть… Хм, это надо установить. Анализ сделать.
- Ок, устроим, не волнуйтесь. Завтра девчонку вызовут в поликлинику на плановый, там возьмем все, что нужно.
- Нет, я все-таки не верю, что Феликс с ней… У него же такие девицы всегда были?
- Ну, Роман Игоревич… как говорится, и черная икра надоедает, и трюфели, и стейки.
- А что не надоедает, Стрелец? Есть что-то, что не надоедает?
- Секс?
Усмехаюсь. Секс! Если бы…
Не видел Илону больше трех недель, и вообще, ничего не было больше трех недель. И ничего. Прекрасно себя чувствую.
Спокойно обхожусь.
Стрелец, кажется, удивлен.
- Тогда не знаю. Может, любовь?
- Это что такое?
- Ой, Роман Игоревич, это такая неприятная болезнь. Не дай вам Бог заразиться, уж тогда я посмеюсь.
Он и правда ржет как конь.
Любовь – болезнь?
Возможно. Болезнь, которую создали люди. И от которой, якобы, нет лекарства.
Да уж! И чего только не придумает человечество, чтобы оправдать свои слабости!
Так. Ладно. Не до философии сейчас.
Надо понять, что делать.
Не могу до конца поверить в то, что этот мышонок с коляской и есть пассия Феллини, которая отправляла ему фото беременного живота.
Как он с ней сошелся? И, главное – что он в ней нашел?
Нет, конечно, Стрелец прав. Она красивая. Да, я признаю. Пусть запущенная, неухоженная. Но красивая.
Но чтобы Феликс! Мой Феликс! Мой непутевый брат, который привык брать лучшее, снизошел вот до этого?
С другой стороны, я же сам признал – она как чистый лист, из нее можно сотворить звезду – умелый стилист, визажист, фотограф, и фото можно в глянец!
Может, Феликс и встретился с ней при обстоятельствах, когда она выглядела более презентабельно?
И все же в моей голове не укладывается.
Разница семь лет! Она старше! Она не в его вкусе!
И не в моем.
Зачем?
Опять же, что я о них знаю? Может быть, у них было один раз? Ну, Феля мог в неадеквате это сделать. Поэтому потом и не реагировал на сообщения с пузом.
А может она всем, с кем спала эти фото рассылала и малышка вовсе не от моего брата?
Так, ладно, Вишневский, хватит играть в «угадайку», будет тест ДНК, будем думать, что делать!
Заскакиваю в машину.
- Коля, домой давай.
Закрываю глаза. Вижу ее лицо. Тонкие черты лица, большие глаза, заплаканные, красные, воспаленные. Пухлые губы дрожат.
«Идите вы, знаете куда?» - усмехаюсь.
Знаю, детка, знаю… Хотя, какая ты детка? За тридцатник уже. Совсем не девочка.
Моей Илоне двадцать пять. Самый сок. Кстати, нужно поехать к ней. Расслабиться.
Почему-то мне хочется, чтобы эта девочка в коляске, которую блондиночка называет как мальчика Алёшкой не имела никакого отношения к моему брату. Причины такого желания я пока понять не могу.
Может, мне не нравится сама мысль о том, что мой брат мог иметь отношения с этой девушкой?
Глава 4.
АСЯ.
Не люблю ходить в детскую поликлинику.
С самого Маруськиного детства не люблю. Вернее, с тех пор как я стала мамой Маруськи. Мамой, не мачехой.
Я всегда старалась быть настоящей мамой для дочерей Льва. Правда, со старшей мы не сразу контакт нашли.
А вот с Марусей…
Ей явно не хватало матери. Ей надо было кого-то обнять, посидеть у кого-то на коленях, «поточить» носы, посмеяться, да и поплакать…
Когда годовалый ребенок остается без мамы – это очень грустно.
Первая жена Льва – Альбина - ушла неожиданно. Банальный аппендицит.
Лев рассказывал, что она была очень терпеливая. Когда Муську рожала, он с ней в роддом пошел, так она за него переживала больше, чем за себя. Даже не крикнула ни разу, хотя было больно – терпела.
Вот и аппендицит терпела. Маруська как раз в то время приболела, температурила, когда у Альбины живот прихватило она решила, мол, поболит и перестанет. Не перестал. Ее в больницу привезли с перитонитом, потом сердце не выдержало. Это мне все Лев рассказывал.
Он ее похоронил и сам полгода не мог в себя прийти. Мы тогда и познакомились. Он переживал смерть жены. А меня тогда как раз Гена мой бросил. В первый раз. Первая любовь, первое предательство, первая боль… Ребенок, которого я потеряла. И слова врача, что скорее всего это был мой единственный шанс…
А тут шикарный вдовец с двумя детьми! Лев.
Нет, долгое время просто общались – гуляли. Он с коляской, а я с собачкой. Была у меня тогда еще собака Тимка.
Разговаривали обо всем на свете. Лев был преподавателем в ВУЗе, писал научные статьи, с ним было дико интересно.
Потом как-то само собой все случилось. Была зима, я поскользнулась, Тимка меня потащил на поводке, чуть не упала, а Лева поддержал, обнял. А отпустить не смог. Стояли, прижавшись друг к другу. Два одиночества.
Мне тогда было двадцать два, Маруське два, Льву сорок два, а Стаське двенадцать. Мы шутили, что мы семья двоечников.
Лева смеялся, мол, его приятели преподаватели вечно опасались,
