всё очень легко:
Я просто точно такая же,
Там где-то, внутри глубоко.
Ведь сила так кружит голову,
И я тоже хмель этот пью –
Так пусть двое древних хищников
Сойдутся, как в древнем бою.
На самое дно морей тебя
Я сброшу – и кану второй,
Чтоб все, что вокруг стоят сейчас,
Покончили следом с войной.
Но те меж собой шушукались,
И я оглянулась на всех:
Я видела взгляды падальщиков,
Я слышала их смех.
Интермеццо. Tagträumerei
11
Мне рассказали сегодня про мужика:
Он переноску купил для огромной собаки,
Хочет, наверно, куда-то свалить вместе с нею –
Только подальше, куда-нибудь прочь отсюда.
Если была бы и у меня собака,
Я бы с ней тоже сейчас куда-то свалила,
Мы бы сбежали на все четыре стороны света:
К южному морю, где крик заглушает волнами,
Дальше на север, в лачугу, укрытую снегом,
Просто куда-то, где время остановилось
И где людей отродясь никогда не бывало,
А если есть – то они ни о чём не слыхали.
Только вот нет у меня никакой собаки,
И для неё, конечно, нет переноски,
И убегать мне, выходит, незачем как-то,
Да и некуда убегать мне. Будем честны.
Тише-тише. Selbstwiegenlied
12
Тише-тише, это просто сон дурной,
Чтоб прогнать его, глаза скорей закрой.
Знает каждый: лишь зажмурься посильней –
Страхи все уйдут опять в страну теней.
С чердака в подвал сто тысяч долгих лет
Злой, с железными зубами, бродит дед,
За стеною – чей-то вздох ему в ответ,
Там в соседа нож вогнал другой сосед.
Тише-тише, это просто сон дурной,
Ты плотней глаза ладошками закрой,
Спрячься, заяц, в тёплой душной темноте,
Не найдут тебя незримые тебе.
Расползаются сквозь мёртвые кусты
Блики фар и свет больной дурной луны,
Это конники несутся сквозь дворы,
Забирают всех, кто выполз из норы.
Тише-тише, это просто крысы там
Расшуршались, разбродились по домам,
Ты накройся одеялом с головой,
Ни одна не потревожит твой покой.
И неважно, что там шастает вокруг:
Одеяло – это самый верный друг.
Да не слушай, как грохочет, кто кричит:
Одеяло – это самый верный щит.
До рассвета уж недолго – час-другой…
Почему вокруг так тихо-тихо стало?
Не кричи, малыш, я прямо за тобой.
Извини, но я не верю в одеяло.
Параллельно. Ohnmacht
13
Тошнота и рассвет параллельны друг другу.
Я, шурша тишиной, выхожу на балкон.
Розоватая дрёма полощет округу,
И последние сны населяют мой дом.
Отпускаю на волю, в мир ветра и пыли
Над запутанной вязью асфальтовых рек
Первый – «Хватит войны» – самолёт А4
И второй – сразу следом – «Долой (имярек)».
Прячусь внутрь. Затираю рассветные пятна
Складкой шторы. Проспать бы – хоть сколько дано.
Кто-то видел меня? Думать так неприятно,
И не хочется думать, что всем всё равно.
Шёпотом. Gedankenverbrechen
14
Пожалуйста, пусть они выстоят, –
Шепчу в уши ночи бессмысленно, –
Ведь если сдадутся, не выстоят,
Нас следом поглотит мгла.
Не дай мне весною израненной
Узреть праздник трупов замаранный,
Услышать победы отравленной
Отравленное «ура».
Твердят мне: «Чего бы ни стоило,
Лишь снова б всё тихо, устроено».
Всё это ни жизни ни стоило,
Но раз мы все у черты –
Пожалуйста, пусть они выстоят, –
Шепчу без надежды и смысла я,
Жестоко, почти что немыслимо,
Под занавес темноты.
Отходная. Heimat
15
Не зовите её вы по имени,
Ведь она так давно умерла –
В перекрестье из «прежде», «а ныне» и
«Новом дне» для вчерашнего дна.
Чтоб никто не смутился вопросами,
Тихо остов убрали под стол
И накрыли скатёркою-простынью,
Перекрашенной под триколор.
Восседали потом и рассаживались,
Пересаживаясь иногда,
То засиживая, то засаживая,
Рассылая по, в или на.
По этапу, на бойню, в нетление,
Говоря, будто так нужно ей –
Что скончалась ещё до рождения
Где-то между крестов и нулей.
Про «победы» трепались, «святыни» и
Про другие большие дела.
Не треплите хотя б её имени,
Ведь она же давно умерла.
Неотправленное письмо. Unbekannte
16
Когда всё закончится, мы обязательно встретимся,
Когда выйдет солнце и будут каштаны в цвету:
Сойдёмся на улице, будем нести околесицу,
Хотя я не знаю, когда к вам приехать смогу.
Возможно, когда-нибудь все мы негаданно встретимся
В кафешке пустой, на границе ничейной земли,
Посмотрим друг другу в глаза и, быть может, осмелимся
Сказать то, что раньше сказать никогда не могли.
Когда всё закончи… Оно никогда не закончится,
Но я переписку для лучших миров сберегу.
До связи, неузнанная. Ваша недопророчица.
Увидимся позже. Наверно, на том берегу.
Песнь о покое. Schattenland
17
Взвейтесь, покойники, пейте убитую землю,
Жгите ей славу из вечных болотных огней,
Плоть на кости алтари в закромах перемелют:
Мрамор с гранитом любого живого верней.
Новые стелы заставят пустынное небо,
Новую песнь разнесёт торжествующий штиль,
Встань и кружись, и неважно, ты был или не был:
Прах образцовый покроет и небыль, и быль.
Светел, как ночь, новый день вышиной озаряет
Лики застывших, посмертно рождённых богов,
Парочки бродят цепочкой, рядами по краю
Каменных слов и узорных чугунных венков.
Дети седлают цветных карусельных лошадок:
Здесь все четыре по кругу, по кругу пошли,
На все четыре путь близок, и лёгок, и гладок,
И ничего, кроме гладкой, молчащей земли.
Взвейтесь, покойники, пойте убитую землю,
Вся она ваша, здесь больше не место живым,
Ставьте, не зыбля, столпы – на века, на неделю,
Жгите цветы, воскуряйте картонный их дым.
Зыбка-мир. Einsam
18
Вечер на связи. Звонок? Сообщенье? Письмо?
Шарик споткнулся об ось. Вслед за именем имя.
Что за окном? Я не вижу, там слишком темно.
Город молчит. Мир молчит. Я молчу вместе с ними.
С той стороны раздаются порой голоса,
Но за потёмками не разгляжу больше лица.
Может быть, это фантомы, видения сна?
Может, и я – лишь кошмар, что кому-нибудь снится?
Может, кому-то в сожжённых войной городах?
Может, кому-нибудь в камере, после допроса?
Я гашу свет, чтобы он не светил из
