алой безрукавке, тоже ждет своей очереди к мастеру. Он вошел в парикмахерскую позже, чем я, сел рядом, взял со столика газету и уткнулся в нее так, что лица его в зале никто не видит. Что-то в этом лице было для меня знакомое, но что? Я понял это чуть позже.
Между тем милые девушки в голубых изящных халатиках, щелкая ножницами и посверкивая бритвами, ведут между собой — на весь рабочий зал! — непринужденный разговор. Реплики, вопросы и ответы порхают из одного конца зала в другой. Милые девушки мило щебечут — как пичужки, считая, видимо, нас, своих клиентов, предметами неодушевленными, вроде придорожного камня, пня или уличного фонаря, в присутствии которых можно не стесняться и говорить о чем хочешь и как хочешь.
Сначала они поговорили о том, кто. где, что. как достал, добыл, схватил и уволок к себе в норку.
Потом той разговора стал более игривым и пикантным: одна из девушек — пышнотелая брюнетка с капризным выражением лица красивой вздорной злючки — вдруг сообщила подружкам оглушительную новость:
— Да, девочки, вы знаете, кто у нас поселился в гостинице? Сам Георгий Магаевский!..
Раздались восторженные «охи» и «ахи». Когда они иссякли, пышнотелая брюнетка, небрежно ткнув ладошкой в затылок своего пожилого унылого клиента — «Сидите прямо, мужчина, не мешайте мне вас обрабатывать!» — объявила громогласно.
— Между прочим, девочки, я совершенно в нем разочаровалась, в этом Магаевском.
— Разве он уже пел? Афиш в городе не было!
— Я разочаровалась в нем не как в певце.
Теперь со всех сторон посыпались смешки и хихиканья.
— Он же считается у нас красавцем, а на самом деле… — Пышнотелая брюнетка скорчила ироническую гримаску. — Ну, лицо еще ничего у него — согласна! Но если бы вы видели, девочки, какие у него ужасные ноги! Тонюсенькие, как макарончики. И все в шерсти, как у Олимпийского Мишки!..
Опять общее хихиканье и возгласы!
— Ай да Томка!.. Где же ты их увидела, эти его ноги!..
— Он на балконе стоял у себя в номере, я и увидела. Зашла к маминой знакомой, которая тоже в гостинице сейчас живет, вышла с ней на балкон, смотрим, а на соседнем балкончике стоит — ах! ах! — сам Георгий Магаевский. Подставил личико солнышку и — ах! ах! — загорает!..
И тут происходит неожиданный взрыв сюжета. Мой сосед в алой безрукавке кладет на стол газету, поднимается и, обращаясь к милым девушкам в голубых халатиках, говорит:
— Я прошу, девушки, выделить от вас двух представительниц и пойти сейчас вместе с вашей подружкой Томой, видимо, Тамарой, если не ошибаюсь, на балкон, на котором она стояла, когда я загорал на своем — соседнем. А вас, — он кланяется мне, — попрошу быть третейским судьей. Пройдемте ко мне, это займет у вас десять — пятнадцать минут, не больше.
И вот мы выходим на балкон номера гостиницы, в котором живет певец. Он стоит рядом со мной, кутаясь в белый купальный махровый халат. Мы смотрим на соседний балкон. Он пуст. Проходит пять минут, десять, и наконец на нем появляются три девушки-парикмахерши: в центре Тома, а по бокам, словно почетные телохранители, две ее подружки.
Певец сбрасывает с себя халат и, оставшись в одних трусах, подражая модельершам, демонстрирующим публике модные наряды, грациозно прохаживается по балкону. Ноги у него нормальной толщины и никакого отношения к Олимпийскому Мишке не имеют. Ноги как ноги!
Вырвавшись из рук своих хохочущих телохранительниц, Тома стремительно покидает соседний балкон. Ее подружки, продолжая смеяться, рукоплещут певцу, а он церемонно раскланивается с ними и говорит мне:
— Я, кажется, неплохо проучил эту дурочку, а вам подарил неплохой сюжет для короткого рассказа. Если берете — скажите спасибо.
— Спасибо! — говорю я.
3. МАТРОСИК — ЗЕЛЕНЫЙ НОСИК
Попал я недавно в поисках нужного мне лекарства в одну аптеку в отдаленном от центра столицы районе.
Посетителей немного. Пожилая кассирша откровенно клюет носом в своей стеклянной клетке. Чинная, сонная скука, свойственная заведениям подобного рода, разлита вокруг. Но вот в аптеку входит с улицы старая женщина самой обычной расхожей старушечьей наружности: на голове темный шерстяной платок, на плечах демисезонное пальтишко мужского покроя, на ногах кожаные сапожки — они, конечно, не похожи на те воздушные алые черевички, за которыми Николай Васильевич Гоголь гонял кузнеца Вакулу верхом на черте в город Санкт-Петербург, но все же ничего сапожки — добротные и прочные на вид.
Вошла, постояла и, улыбнувшись, да так широко и светло, что сразу потеплела чинная аптечная атмосфера, сказала певуче и громко, на всю аптеку:
— Усем — здравствуйте! Здоровеньки булы!
Все, кто был в аптеке, оглянулись удивленно и промолчали, и лишь пожилая кассирша встрепенулась и ответила старухе с такой же радостной улыбкой:
— Здравствуйте, тетя Паничка! Неужели это вы?!
— Я, доченька, я! Приехала до московских внучат та и зайшла вас усех проведать. Ну, як же вы тут живете?
— Живем, тетя Паничка, кто как может! А как вы там живете у себя на Полтавщине?
— Мы живем хорошо, лучше не надо!
Кассирша смеется, я тоже улыбаюсь невольно, и старуха, заметив эту мою улыбку, садится рядом со мной, и бес возрастной словоохотливости (а может быть, не бес, а добрый ангел?!) толкает ее на неожиданную откровенность в случайном разговоре на аптечной скамейке со случайным человеком. Бывает!
Я узнаю, что она врач по образованию, окончила мединститут, работала раньше тут «недалечко» в поликлинике и с тех пор знает эту аптеку, дружит с ее работниками и, когда приезжает в Москву, всегда заходит их проведать. С той же щедрой откровенностью она рассказывает мне про всю свою жизнь.
После Октябрьской революции она, дочь сельского кузнеца, пошла работать у себя в селе в комбед, и было их, грамотных девчат, способных прочитать газету и написать бумагу, всего две на семь сел — она и некая Евдоха — «отчаянная девка та ще и красавица, яких свит не бачил».
Как в кино, проходят передо мной один за другим драматические и комические кадры жизии грозных и славных лет послеоктябрьской поры в украинской деревне.
В село приехал «от самого Ленина» налаживать революционную работу среди крестьян матрос — веселый, красивый парень. Но был тот красавец матросе «парадоксом». С каким парадоксом? Он не умел плавать и боялся воды! Бедовые сельские девчата, конечно, прознали про этот его «парадокс», и, когда матрос приходил на реку купаться, — они, таившиеся в прибрежных кустах, вылетали оттуда, как буденновский эскадрон, и сталкивали беднягу матроса с берега в воду, и он,