знать?
— Иди смой эту муть, — прошипел Монти.
Она осторожно отступила от окна и тихонько пошла в направлении колонки, когда из дома раздался голос:
— Мехар, сейчас же поди сюда.
Мехар в страхе посмотрела на Монти, показывая на свое черное лицо с красным дьявольским языком через весь подбородок.
— Ей стыдно выйти к вам с пустыми руками, дражайшая тетушка, — сказал Монти. — Пожалуйста, позвольте ей принести к вашим стопам кувшин лимонада.
— Я уже выпила лимонад. А вот ждать не имею времени. Сюда, сейчас же.
Мехар помотала головой и замахала руками, пятясь дальше.
— Прошу, не смущайте ее приказом явиться перед вами без приношения, — ответил Монти и прыснул в кулак.
— Мехар Каур, — это уже была Ма, — твоя мать пришла и хочет тебя видеть. В дом, сию секунду.
Мехар обреченно ссутулилась и, секунду помедлив, чтобы подготовить оправдание, двинулась к двери. Когда она проходила мимо Монти, он мгновенно размотал головную повязку, одним рывком расправил грязноватую белую ткань и накинул на голову Мехар, скрыв лицо.
— Через нее видно, — прошептала Мехар.
— Не очень. Просто смотри в пол, — тихо процедил Монти, открывая ей дверь и пропуская вперед.
Мехар приблизилась к Май и коснулась пальцев ее ног, после чего села напротив, возле Симран.
— Здесь нет незнакомых мужчин, — сказала Май.
— Она скорбит, — вставил Монти.
— По ком? — спросила Май.
— По всем, кто умер, — ответил он, показывая на собственную белую одежду.
— Вы не знаете, по ком скорбите?
По тону Май было ясно, что она ждет ответа от Мехар, и та, беззвучно вознеся молитву под импровизированной вуалью, отважилась:
— У меня было видение, что отец мой занемог, и когда я увидела, что сегодня вы проделали этот долгий путь одна, я почувствовала, что Господь велит мне начать траур.
Воцарилась тяжкая тишина. Даже помыслить о смерти свекра было для невестки непростительной дерзостью, а уж высказать эту мысль вслух и подавно. Гнетущая тишина надувалась, как шар, пока ее не проткнуло какое-то гудение — все повернулись и увидели соседского малыша, который, напевая, спустился по лестнице и протопал через двор к галерее.
— Он умер около месяца назад, — сказала Май. — Сердце сдало.
Симран отложила веер, собираясь пролить надлежащее количество слез, но Май предупредила их, подняв ладонь.
— Что случилось, то случилось. Он был к нам добр.
Она вздохнула и продолжала:
— Я принесла тебе официальную траурную одежду.
Она достала из мешка коричневый сверток, перевязанный красно-белым шнурком, и передала Мехар через Симран.
— Я буду носить ее целый год, — серьезно сказала Мехар. — Я буду чтить жизнь своего отца.
— Хватит недели. Скоро зима.
Май встала.
— Ты не проводишь меня, Мехар.
Это был не вопрос.
Они вместе пошли по галерее, Мехар на полшага позади, потому что дорожка была совсем узкая. В этой части фермы почти всегда стоял сумрак, сообщая проходу между двором и деревенской улочкой таинственное и заговорщическое настроение.
— Какие у тебя еще были видения?
— Это первое.
Май милостиво хмыкнула.
— А месячные уже есть?
— Да, — ответила Мехар, чувствуя, что краснеет.
— Возможно, в этом все и дело.
Они дошли до конца прохода, и Мехар дождалась, когда Май шагнет за порог, обернется и разрешит коснуться пальцев ее ног на прощание. Поскорей бы уже она ушла, можно будет рвануть в дом и посмеяться над этим происшествием с Монти. Однако Май приблизилась к Мехар и резко прижала ее спиной к холодной каменной стене. Она грубо ощупала груди Май под туникой, сильно сжимая всеми пальцами и ладонью. Мехар раскрыла рот от боли, но не произнесла ни слова, безвольно свесив руки.
— Возьми кусок распоротой ткани и оберни, еще и еще. Чтоб были тугие, как твой лобок. Они должны остаться маленькими. Мы приличная семья.
Мехар кивнула.
— Ты видная девица, — улыбнулась Май. — И в следующий раз, когда я тебя позову, ты придешь моментально, договорились?
Мехар снова кивнула и сглотнула — вероятно, это и заставило Май улыбнуться еще шире.
— Молодец.
Она поцеловала Мехар в лоб через ткань, пожелала веселой Дашары и вышла на солнечную сторону улочки, не позволив Мехар испросить прощального благословения.
Мехар пошла назад по галерее, сбитая с толку и встревоженная, но ожила, ступив на залитый солнцем двор, оказавшись в привычном мире. Она вбежала в комнату — там, согнувшись пополам, стоял Монти и хохотал так, что выступили слезы на глазах.
— У твоего братца вместо мозгов отбивная, — сказала ее мать и тут же сама громко ахнула, когда ухмыляющаяся Мехар сорвала накидку.
Эта история у них еще долго рассказывалась и пересказывалась, каждый раз с новыми прикрасами от Монти.
— Эта ведьма уже хотела приподнять накидку, но я молниеносно подсунул ей под нос тарелку со сладостями, — вещал он отцу Мехар. — Ты бы видел ее лицо, дядя, когда я мешал ей взглянуть на Мехар!
Но шли месяцы и годы, и о происшествии почти перестали говорить; последний раз воспоминание о нем всплыло за несколько недель до свадьбы. Май вознамерилась нанести им финальный визит и прислала записку со странствующим садху[9] о том, что по такому случаю прибудет с одним из сыновей.
— Кали Мата отпугнет его! Еще раз осмелишься? — спросил Монти, глядя, как Мехар подмешивает в сажу еще немного масла гхи. Она взяла с верхнего края зеркала щепочку и подвела каялом глаза. Кроме них двоих никого не было в новой комнате, которую отец построил на крыше; уже семнадцатилетний Монти, сам искавший себе жену, сидел рядом на скамеечке, на широкой зеленой подушке, и всем своим видом показывал, что как старший брат не одобряет Мехар.
— Бесплатный намек: я никогда и ни за что не попрошу свою жену краситься. Прямо запрещу ей.
Мехар нервничала, но улыбнулась и потрепала Монти по руке, которая все это время лежала у нее на плече. Она любила его, вполне простодушно. Однажды вечером, спустя несколько лун с тех пор, как Май ее облапала, Мехар застала Монти одного и спросила, что такое лобок, и Монти подошел к ней близко-близко и велел не задумываться о таких вещах, что смутило ее еще больше, особенно оттого, что она чувствовала прерывистое дыхание его груди вплотную к своей.
— Кажется, приехали, — сказала Мехар, поднимаясь и слюнявя палец, чтобы пригладить брови. Нервничай не нервничай, тянуть смысла не было. От судьбы не убежишь.
— Уже бьешь копытом?
Не успела она встать, как Монти нажал ей на плечи и усадил, поднимаясь сам, как будто хотел изобразить лебедку.
— Будет пора, мы тебя позовем.
Прошел час, а Мехар еще сидела в комнатке на крыше. Она слышала приглушенные голоса и стук глиняной посуды, когда разливали чай
