Перуджио заметил Франческу и ее старшую двенадцатилетнюю сестру Риту.
Франческа тоже его увидела. Она сразу же выпорхнула из стайки и подбежала к раките.
Она сказала:
— Винченцо, мне нужно с тобой поговорить.
Он улыбнулся серьезности тона, каким это было сказано. Обычно так говорят родители, пытаясь наставить свое чадо на путь истинный, а Франческа была девочкой шести лет.
Он махнул ей рукой, предлагая забраться к нему на ракиту. Франческа кивнула в знак согласия и быстренько уселась рядом.
— Винченцо, когда я вырасту, то выйду за тебя замуж. А ты должен мне обещать, что не женишься ни на ком, кроме меня. И не говори мне, что я еще совсем маленькая — я же вырасту!
Юноша потерялся, не зная, что на это ответить. Он смотрел в ее огромные серые глаза и не мог произнести ни слова
— Ну, же! — воскликнула Франческа. — Обещай.
— Конечно, обещаю, — встрепенулся Винченцо, улыбнувшись девочке. — А твой отец не будет против?
— Не знаю, — грустно пожала плечами девочка. — Он все время ворчит и даже ссорится с мамой. Однажды он упоминал в разговоре тебя и твоего отца. Сказал, что вы голодранцы. Но я ничего не хочу слышать. Я все равно выйду за тебя замуж. И смотри — ты обещал, что женишься только на мне. Давай скрепим клятву.
— Это как? — удивился юноша.
— Кровью, — не моргнув глазом ответила шестилетняя девочка. — Моя сестра Рита мне рассказывала, что люди скрепляют клятву кровью, тогда ее нельзя будет никак нарушить.
Он лишь на мгновение представил, как берет в руки нож и делает надрез на ее и своей ладони, потом соединяет их и клянется ей в верности до гроба. Его передернуло от этой мысли.
— Нет, Франческа, — сказал он твердо. — Мы не будем так клясться. Мы просто хлопнем по рукам и все. Это и будет нашей клятвой.
— Хорошо, — улыбнулась облегченно девочка. — А то я боюсь крови. Мы просто хлопнем по рукам, а святая дева Мария будет следить за нами с небес и не даст нам обмануть друг друга и жениться на ком–нибудь еще. Давай!
Она протянула ему свою маленькую ладошку. Винченцо улыбнулся, и, сделав большой замах, словно собирался пришлепнуть большую муху, очень мягко и нежно взял ее ладошку в свою.
— Все! — сказал он торжественно и улыбнулся зажмурившейся, было, Франческе. — Теперь мы скрепили нашу клятву. И теперь мы с тобой обязаны жениться друг на друге. Но…
Девочка насторожилась.
— Но придется подождать. Во–первых: тебе надо вырасти. Во–вторых: я, скорее всего, поеду учиться в Милан. А вот уже по возвращении можно будет и о свадьбе подумать. Согласна?
Франческа закивала головой.
— А пока, — продолжил Винченцо, улыбаясь. — А пока будем держать эту клятву втайне от всех. Обещай мне, что ты никому не расскажешь.
— Никому! Обещаю.
6
Братья Антонио и Марко стояли в сторонке и, молча, наблюдали за тем, как вокруг повозки соседа Фабрицио суетятся отец и мать, напутствуя в дорогу Винченцо и самого Фабрицио. Сестренки Сильвия и Конкордия с тетушками–приживалками смотрели из окна. Маленький Федерико не слезал с маминых рук и чего–то все время требовал.
— Фабрицио, не спускай с него глаз, — напутствовал приятеля Сильвано Перуджио. — Как доберетесь в Милан, сразу напишите нам письмо. Приглядывай за ним.
— О, Мадонна! — запричитала Клаудия. — Фабрицио, если с моим мальчиком что–то случится — домой лучше не приезжай. Не давай ему связываться с непристойными женщинами. Ты понимаешь, о ком я говорю. Не разрешай ему шляться по ночам и много пить, как прочие молодые бездельники.
— Клаудия! — вскричал муж. — Фабрицио и так знает, что ему делать с нашим сыном.
— Я не хочу, чтобы мой сын превратился в бесполезного мота и забыл о Боге.
— Клаудия! Он не такой и никогда таким не будет. Все! Баста! Винченцо, не разочаруй мать. В Комо, когда остановитесь у маминого брата дяди Сандино, пожалуйста, не замечай его полноту — он очень этого не любит. И не садись в его чертово кожаное кресло.
— Сильвано! — в голосе жены звучал упрек.
— Если будет расспрашивать, то у нас все хорошо, — не обращая внимания на супругу, закончил наставления отец.
Кони потащили экипаж, потрясывая на ухабах старой мощеной дороги.
Все разошлись по своим делам. Лишь Клаудия с маленьким Федерико на руках смотрела в след повозке, пока та не скрылась из глаз.
— Чего такой хмурый, парень? — спросил Фабрицио. — Понимаю. Грустишь по дому. А ты не грусти. Ты подумай лучше, какая жизнь теперь перед тобой открывается. Я бы вот тоже хотел уехать из этой деревни, куда глаза глядят, да цепи не пускают. Понимаешь? Цепи. Хе!
Он хитро подмигнул Винченцои продолжил:
— Цепями, парень, я называю жену и детей. А у тебя кроме родителей никого. Свободный, можно сказать человек. Все дороги для тебя сейчас открыты. Главное, чтобы с умом этой самой свободой распорядиться. Не туда свернул и, считай, пропал. Свобода — она многим голову посворачивала. Не сильно–то ей доверяй. Потому как это только кажется некоторым, что он свободен от всего. Слыхал про анархистов? Те еще дураки. Хотят отменить все писаные и неписаные законы, мол, тогда человек станет свободным. Только я скажу тебе, дурь все это. Придумали эту самую анархию глупые люди. Они не понимают, что, кроме законов государственных, есть еще и законы Божьи. А те законы отменить нельзя. Бог правит и творит свою справедливость и по своим законам, лишь ему ведомым и понятным. Вот и выходит, что ошибаются господа анархисты. Никогда человек не станет свободным полностью. На то воля Божья. Так что не верь в нее, свободу, значит. Живи по совести. Так–то оно лучше будет.
7
К вечеру доехали до Комо. Дядя встретил, хоть и по–родственному, но как–то прохладно. Видно было по разговору с дядей Сандино, что они с отцом не очень ладят.
До Милана добирались еще три дня, сделав остановки на ночь в Сароно и Сесто–Сан–Джованни, измотав лошадей и устав до чертиков сами.
Милан поразил Перуджио. Он еще ни разу не был в городе больше чем Комо. Да и в Комо–то выбирался редко. А тут огромный город с его широкими улицами и площадями, соборами, старинными домами, дворцами и замками.
Пока доехали
