проглотив умозаключения друга. — Можем ли мы это как-то предотвратить?
— Прячь народ свой в глубины гор, а я заведу свой в непроходимую чащу. — Спокойно, но отрешенно и со слезами на глазах молвил Даннор. — Я пошлю гонца к Норману, что сидит сейчас на людском престоле; тому, что воцарился сравнительно недавно. Их жаль пуще всего, ведь негде им укрыться. Лес мой не укроет всех, равно как и твоя гора.
Тем временем Алмазный король, прознав о том, что двое из шестнадцати клятву не сдержали, в страшном гневе рвал и метал. Его хрустальные глаза почернели, помутнели от злости; иссяк в них прежний блеск; серебряные коронки Его зубов скрежетали друг о друга в ярости великой и ужасной.
— Молва приведёт их к алтарю, — Смекнул Он. — Узкая, но всё же приметная зоркому глазу тропа выведет их к жилищу Моему. Они становятся больше — и качеством, и количеством, тогда как Я уже не тот, что раньше.
И сказал король ещё:
— Если месть направит их, если все они выступят с войском, один Я могу не справиться: есть в них что-то, чего Я до сих пор не разгадал. Их Истина, их Правда, их Вера сильнее Моей злобной воли, Моего эгоизма, Моего эгоцентризма, Моего индивидуализма. Они ещё не знают, что Бога больше нет; но они верят в лучшее, в светлое, в хорошее и доброе, а это немаловажно, этого вполне достаточно. Я вижу и понимаю, что на самом деле они не враги Мне, и даже могли бы стать друзьями. Но Я привык быть плохим и злым, Я привык быть одиноким, чёрствым; Я люблю лишь Себя. И Мне не нравится, что они множатся, и селятся всё ближе к владениям Моим. Скоро яблоку негде будет упасть — столь велики они числом. И даже если Я призову всех тварей — Я не уверен, что победа будет за Мной. Я могу многое, Я могу всё — но Я столь древний, столь медленный, ленивый, что боюсь не поспеть за всеми этими народцами, которые, точно букашки, копошатся вон там на склоне.
Вскоре подошла зима, и на долгие годы сковала снегом и льдом, хладом и морозом землю, воду и воздух. Те же тринадцать, что дали клятву, сеяли раздор и сомнение в сердцах и умах — через себя, через деяния свои, через помощников, приспешников своих, коих становилось всё больше и больше. И сократилось население на девять десятых, и радовался Бендикс сему весьма.
Но боязнь и трусость — побратимы зла; оттого заморозил великан дыханием Своим последнее, что ещё было живо и дышало в этих краях: куда же подевался гул великого двуручного водопада? Того, чьи рукава по левую и правую сторону стола?
Убоявшись отмщения, Бриллиантовый король вынул из груди сердце Своё нерукотворное, состоящее из расплавленного радиоактивного кобальта, волшебного алмаза и покрытое толстой коркой никогда не тающего льда. Это сердце не билось уже давно, но излучало зло и погибель.
Спрятал Алмазный король сердце Своё на высокой скале; на утёсе, возложив прямо в центр жертвенного алтаря. И накрыл Он стол большим покрытием, украшенным дорогими кристаллами, дабы никто не увидел сердце Его, не нашёл его. А спрятал Бендикс сердце в том месте потому, что был уверен, что место это не сыщет никто, ибо кора земная не стоит на месте, и плиты перемещаются под нею. И изначальное месторасположение скалы, с которой лился иссякший ныне водопад, народами забыто; в другом отныне это месте, и ведал о сём лишь Алмазный король — даже пёс Его не знал об этом, да и не надобно знать. Строжайше наказал Бендикс вернейшим из слуг Его стеречь Его сердце, ибо вложил в него Он всю душу Свою, все воспоминания Свои, все мозги Свои — отстранился на время, дабы незримо пребывать в обители Своей, и напоминал Его нынешний образ жизни спячку медведя в берлоге его.
Спрятал великан сердце Своё в одном месте, и в другом месте спрятался Сам, предварительно охладив весь край до весьма низких температур. Отсыпается теперь где-то в горах, ибо при великой заморозке растерял большую часть силы Своей. Стерегут, берегут грифы, коршуны, вороны и летучие мыши каменный остов как зеницу своего ока; стерегут, берегут по очереди, ибо составили они график, ведь у каждого свой распорядок дня.
Люди же, эльфы и гномы выживают, как могут; немного их уже осталось… И те немногие, что остались, всё ещё хранят память о временах, когда всё было не так, как ныне.
3. Зло бывает синим
Случилось так, что однажды в семье короля Даннора родился сын, и рос сын Даннора до крайности любознательным — в детстве его так и прозвали — Любознайкой. Также, его отличало обострённое чувство вселенской справедливости — Эльданхёрд (таково имя Даннорова отпрыска) не терпел, если что-то шло не так, как надо; ревностно он относился к всевозможным канонам, законам, обрядам, традициям и обычаям. Он впитывал, как губка, всё, что видел и слышал, но никогда, никогда, никогда не покидал он пределов дворца своего отца; также, стены его покоев были лишены писаных картин — вообще-то картины были во дворце, но ни одна из них не изображала пейзаж (а уж тем более весенний и/или летний). Так и вырос Эльданхёрд с твёрдой уверенностью в том, что зима — единственное время года, да и та — лишь как вид из окна.
Но в один (возможно, не самый подходящий день) юный эльф забрёл в запретную дверь и попал в комнату, обставленную иначе, нежели все прочие в замке.
Эльданхёрд шагал взад и вперёд. Он то присаживался и брал в руки, то вытягивал шею, запрокидывая голову, дабы рассмотреть — всё говорило в пользу того, что тайная комната таковой является как Память — воспоминание о том, что раньше было лучше, краше, что раньше было по-другому. Дивился эльф книгам, которых не видел прежде; ещё больше дивился картинкам и текстам внутри них — на иллюстрациях преобладал столь милый эльфам цвет зелёный, на фоне которого — соцветия благоуханных трав да самые разнообразные животные и птицы. И присел от неожиданности эльф, совершенно сбитый с толку, ведь словно в иной мир окунулся он. Точно пелена упала с глаз, ведь на полотнах запечатлён был изначально райский вид их края, а не та белая и колюче-холодная, безжизненная пустота, которой довольствовались все живущие ныне.
В диком гневе, ярости предивной, бешенстве ужасном, с воплем на устах вбежал эльф в покои
