«Велес не различает правду и ложь. Для него все едино. Правда и ложь – это всего лишь слова, а слова ничего не значат».
Записки ВлодзимежаЛучше бы Серефин умер от потери крови. С тех пор как его охватила лихорадка, он не раз размышлял о том, как хорошо было бы просто сдаться.
Когда он пришел в себя, то не понял, где находится. Его окружали темнота и холод. Кто-то свернулся калачиком рядом с ним – что было совсем на него не похоже, – и его разрушенный мир начал складываться воедино, когда он понял, что это Кацпер. Серефин дотронулся до повязки на левом глазу, а вернее – до пустой глазницы. Прикосновение вызвало вспышку боли, похожую на невыносимую мигрень, но он больше не чувствовал себя так, словно ему в голову воткнули острое лезвие.
Серефин все еще чувствовал кровь брата на своих руках, чувствовал, как воля жестокого бога заглушает его собственную, пытаясь захватить сознание и использовать тело в своих неведомых целях. С тех пор он больше не терял контроля над собой. И для этого потребовалось всего лишь вырвать свой собственный глаз.
Учитывая все обстоятельства, это была небольшая цена за свободу.
Серефин устроился поудобнее и прижался лбом к затылку Кацпера, надеясь, что сегодняшняя ночь пройдет без кошмаров.
Но он снова оказался на фронте, а вокруг стоял оглушающий шум. Крики, плач и реки крови. Стрела, просвистевшая возле его лица, оцарапала щеку, и теперь его тоже заливала кровь. Подругу Серефина, Ханну, порубили на куски калязинские мечи, рассекая ее плоть с такой скоростью, что это просто не могло быть реальностью. Когда один из мечей нацелился на Серефина, он резко проснулся и, вздрогнув, провел рукой по волосам, пытаясь убедить себя, что фронт остался где-то позади, в далеком прошлом. Он был весь мокрый от пота, а его судорожные вдохи сменились мелкой дрожью, и он уткнулся головой в колени, изо всех сил стараясь взять себя в руки.
– О, доброе утро, – сонно пробормотал Кацпер, и от хриплых ноток, прозвучавших в его голосе, по телу Серефина пронеслась не менее лихорадочная волна согревающего тепла. – Это всего лишь ночной кошмар.
– Но когда ты находишься во сне, он кажется таким реальным, – пробормотал Серефин, прежде чем поднять голову.
Кацпер прищурился, когда на его лицо упал луч света, проникший сквозь щель их наскоро поставленной палатки.
– Ох, кажется, мы проспали. – Его смуглая кожа была теплой, а темные кудри растрепались после долгого сна. – Ты выглядишь так, словно тебе уже лучше, – с надеждой в голосе сказал он.
Они не просто проспали до полудня. Они вообще не должны были спать одновременно: кому-то из них стоило остаться на страже, но с каждым днем это становилось все сложнее и сложнее.
Серефин кивнул, теребя край своей повязки.
– Лихорадка прекратилась. Надеюсь, это хороший знак и я все-таки не умру.
– Или это плохой знак и ты все-таки умираешь, – сказал Кацпер.
– Выметайся из моей кровати.
Кацпер тихо рассмеялся, сел и перегнулся через Серефина, потянувшись к своей сумке:
– Это даже нельзя назвать кроватью. Снимай повязки.
Серефин ненавидел этот процесс, но все-таки послушно развязал бинт и начал осторожно его разматывать, открывая остатки своего левого глаза. Кацпер достал из сумки чистые бинты и на мгновение обхватил лицо Серефина ладонями.
– Как я выгляжу? – спросил Серефин. Все это время он избегал любых возможностей увидеть свое отражение.
– Как лихой разбойник. Потрепанный, но очаровательный, – с легкостью ответил Кацпер, и Серефин поднял бровь.
Кацпер осторожно провел пальцами по лицу своего короля. Его прикосновение было нежным и легким, как перышко, и Серефин с трудом удержался от того, чтобы не утащить Кацпера обратно в спальный мешок.
– Без шрамов не обойдется, – пробормотал Кацпер. Он дотронулся до пореза, который заканчивался возле губ Серефина. Заживая, тот слегка натягивал уголок его рта. – Некоторые люди будут судить тебя по внешнему виду, и твое лицо может их напугать.
Серефин закрыл глаза.
– Но я не из их числа, – продолжил Кацпер, понизив голос, и осторожно снял последний бинт.
Не выдержав долгого молчания, Серефин открыл глаз: старый целитель зашил его другое веко, пока глазница не заживет.
– Кацпер?
Моргнув, Кацпер опустил руки.
– Прости, – сказал он. – Опухоль поползла вниз. Тебе больно?
– Кровь и кости, да.
Серефин постоянно испытывал боль. Бесконечная мигрень то немного угасала, то разгоралась с новой силой.
Кацпер немного замялся, прежде чем прижать ладонь к щеке Серефина:
– Главное, что ты выжил.
– О, так, значит, все настолько плохо.
Последовавшая тишина не очень-то воодушевляла.
– Кацпер.
– Твой глаз так и не восстановился полностью, – наконец сказал он. – Но я все еще верю, что ты поправишься.
Серефин не был настроен так оптимистично. Вокруг него все еще порхали мотыльки. Что-то было не так. Как будто его разобрали на части и собрали снова в неправильном порядке. Долгое путешествие через весь континент, проделанное по прихоти беспощадного бога, не пощадило его здоровья.
Кацпер тщательно очистил пустую глазницу, прежде чем снова перевязать голову Серефина и осторожно поцеловать его в лоб.
Они покинули крошечную калязинскую деревню несколько недель назад, хотя Серефин был не в том состоянии, чтобы путешествовать. Но последнее, чего он хотел, – это застрять в Калязине без возможности вернуться домой. Только, похоже, этот кошмар стал его новой реальностью. Он понятия не имел, что происходит на фронте или при дворе.
Сев на корточки, Кацпер убрал оставшиеся бинты обратно в рюкзак. Закончив сборы, он застегнул рубашку и с сомнением посмотрел на свой военный мундир.
– Не надевай его, – сказал Серефин, приглаживая свои спутанные волосы, после чего завязал их в хвост. И когда они успели так отрасти?
Кацпер сел рядом, чтобы натянуть сапоги, и Серефин прижался лицом к его плечу. На мгновение юноша напрягся, но затем все же прислонил висок к голове Серефина. Так было всегда: секундное колебание, возникавшее каждый раз, когда Кацпера охватывала неуверенность. Серефин научился определять эти моменты сомнения.
Он знал Кацпера три года, но это были три долгих года, наполненные хаосом. Когда люди узнаю́т друг друга в необычных обстоятельствах, вроде полей сражений или мучительных ночных дежурств, их познания можно назвать довольно специфичными. Серефин знал, что Кацпер вырос в Зовече – одной из южных провинций Транавии. Он был чуть ли не самым младшим из пяти детей, и почти все его братья и сестры побывали на фронте, прежде чем вернуться домой на ферму. Но Кацпер ненавидел грязь, так что деревенская жизнь явно ему не подходила. Он не любил выращивать растения, но его очень интересовало, какое воздействие они могут оказать на человека. В частности, его привлекали яды. Жизнь человека легко можно было нарисовать в общих чертах в спокойные моменты между столкновениями со смертью на фронте.
