— Поедем сейчас ко мне, — возбужденно шепталВадим, а руки его спускались все ниже, — забудем все, ты просто чудо!
Если бы не булавка, я бы, наверное, поддалась на егоуговоры, потому что в голове шумело, я плохо соображала и вся обстановкадействовала возбуждающе — хотелось бросить все и почувствовать себя желанной.Но укол булавкой меня несколько отрезвил. От всех моих телодвижений булавкавыскользнула и шлепнулась на пол. За шумом и музыкой никто этого не заметил.
Как бы там ни было, а сначала нужно привести в порядок свойтуалет, а то юбка может упасть прямо тут. Ноги мои не стыдно показать, но,боюсь, окружающие неправильно поймут.
— Конечно, конечно, — рассеянно пробормоталая, — а сейчас мне надо выйти. И потом, нельзя так сразу, побудем ещенемного, а то Валентина обидится.
Он с неохотой отпустил меня, мелкими шагами я бросилась вкоридор, хотела было зайти в ванную, но мне нужна была булавка, а лучше иголкас ниткой, чтобы зашить эту чертову юбку наглухо. Валентины, как назло, нигде небыло видно, я наугад ткнулась в одну из дверей этого огромного коридора иоказалась в спальне. Комната, как и гостиная, была очень большая. В углу горелторшер. Ого, как шикарно! Валентина умеет жить, этого у нее не отнимешь.Шелковые обои, кровать удивительных размеров, трехспальная, наверное, стоит валькове, а над ней балдахин под цвет обоев. На полу ковер с таким длиннымворсом, что я чуть не упала на своих каблуках. По такому ковру надо ходитьбосиком или в тапочках с розовыми помпонами, как у куклы наследника Тутти.
Шкаф, комод, всякие пуфики, банкетки — где у нее могут бытьбулавки? Неудобно рыться в чужих вещах. Я наугад выдвинула один из ящиковтуалетного столика — какие‑то бумажки, квитанции, в другом былакосметика.
Может, в тумбочке возле кровати?
Я подошла к кровати, и тут послышался голос Валентины. Яобрадовалась и только хотела было ее окликнуть, но голос, а главное, словавошедшего с ней мужчины заставили меня отступить глубже в альков и прикрытьсязанавеской.
— Слишком уж ты спешишь, — недовольно говорилВадим, это был он, — все тебе надо сразу, я же не машина.
— А ты не тяни резину! — нетерпеливо частилаВалентина. — Не для развлечения сюда пришел. Как там дела?
— Да все в порядке! — В голосе Вадима появились самодовольныенотки. — Сейчас поедем ко мне. Ты не ревнуешь? — Он засмеялся, аВалентина фыркнула.
— Ты не очень‑то расслабляйся, помни о деле.
— По‑моему, это все же не совсем то, чтонужно, — как‑то неуверенно проговорил он.
— Что? Жалко ее стало? Я так и знала, увиделсмазливенькую мордашку и ножки и сразу раскис! Вечно вы, мужчины, смешиваетедело с развлечением!
— Да ладно тебе…
— В общем, так. Я не для того ее тебе нашла, чтобы тызапорол окончание дела. Живо возьми себя в руки и продолжай!
Ответом ей было угрюмое молчание. Валентина почувствовалаэто, и я тоже. Я думала, что Валентина сейчас заорет: «Что? Бунт накорабле?», — но она сменила тактику.
— Вадик, дорогой, все будет хорошо, осталось совсемнемного.
— Устал я что‑то, — пожаловался он.
— Соберись. Ты куда ее, на дачу?
— Нет, на Некрасова, шесть, так ближе.
— Сейчас не время отступать, надо закончить начатое. Тыже знаешь, такие условия. Это последнее усилие, иди, дорогой, все это ради нас.
Во время возникшей паузы я осторожно выглянула из‑за занавески.Если и были у меня сомнения, когда я слушала их разговор, то сейчас онирассеялись. Эти двое целовались, причем ни о каких родственных чувствах там немогло быть и речи. Они целовались страстно, как любовники.
Выскочить из‑за занавески и устроить скандал мнепомешала моя женская гордость и опять‑таки бабушкино воспитание, нобушевавшим во мне огнем можно было спалить не один колхозный амбар. Вот это да!Что называется, Бог уберег. Вот что бывает с теми, кто собирается в первый жевечер ехать домой к незнакомому мужчине, зная о нем только то, что костюм нанем сидит превосходно.
«Это неправда, — одернула я саму себя, — я бы непоехала к нему, хотя вся эта обстановка очень этому способствовала. Но не вмоих правилах укладываться в постель в первый же вечер, это опять‑такибабушкино воспитание!»
Эти двое наконец оторвались друг от друга и ушли. Явыскочила из‑за занавески и заметалась по спальне в полном смятении. Чтоони говорили обо мне? Со мной связано какое‑то дело. Ясно, что ВадимВалентине никакой не брат, а любовник. Зачем же она привела его в дом изаставила ухаживать за мной? Чтобы отвести глаза собственному мужу? Но зачемвообще тащить любовника в дом? Наставляла бы рога мужу где‑нибудь настороне, а я‑то тут при чем?
Ни на один из вопросов у меня не было ответа, и я решилавзять себя в руки, сохранить лицо и незаметно убраться отсюда подобру‑поздорову.Теперь буду помнить, что я одинокая работающая женщина с ребенком, красиваяжизнь не для меня. Но сначала надо заколоть чем‑нибудь юбку, а то вон —уже сползает. Я открыла ящик тумбочки, он был весь завален бижутерией.Бижутерия сейчас дорогая, но это все же не драгоценности. Драгоценности, ядумаю, Валентина хранит в другом месте. Перебрав всю эту кучу барахла, яувидела брошку, круглую стекляшку, стилизованную в виде паучка. Зеленое стекло,глазки в виде черных бусинок, а проволочные лапки торчат в разные стороны.Дешевка, детская игрушка, такая могла бы заинтересовать мою Аську, зачемВалентина ее хранит? Впрочем, не важно. Эта зараза не обеднеет, если я возьмугрошовую брошку.
Использовав паучка вместо булавки, я кое‑как закололаюбку, причесала волосы и тихонько выскользнула из комнаты. В коридоре никого небыло, но из прихожей слышались голоса, Валентина спрашивала: «Куда онаподевалась?». Я не могла сейчас встретиться с Валентиной, она бы все поняла помоему лицу, поэтому я толкнула одну из дверей, дверь поддалась, я шагнулавнутрь — и оказалась в совершенно другом мире. Это был… девятнадцатый век? Иливосемнадцатый? Если девятнадцатый, то самое начало. Посередине комнаты стоялбольшой круглый стол на звериных лапах, в углу еще один маленький столик, явспомнила, как он называется, слово всплыло из неизвестных глубин — ломберный,"и возле него — два чудесных резных кресла; по стенам были развешанытемные старинные портреты, гравюры, миниатюры в овальных рамках, пейзажи сзамками и зелеными холмами, а на одной стене висела такая огромная картина, чтони в какую современную квартиру она бы просто не влезла — метра три высотой — исовершенно чудесная — на ней были изображены античные руины, и водопад, и дикийвиноград, и все это было такое летнее, сонное, дремлющее…
— Добрый вечер! — раздался за моей спиной тихийдетский голосок.
Я обернулась, смущенная, будто меня застали за каким‑тонеприличным занятием, и увидела маленькую старушку, невероятно подходящую кэтой комнате — сухонькая, элегантная, в темно‑синем бархатном платье спышным воротником из желтоватых кружев, с аккуратно уложенными седыми волосами,украшенными черепаховым гребнем; она сидела в глубоком покойном кресле иприветливо улыбалась.
