За стеной в отдалении послышались человеческие голоса. Похоже, меня услышали. Я жаждал общения, я желал, чтобы мне немедленно объяснили, что произошло, но прямо в данный момент это был бы перебор. Мне надо прийти в себя. На двери туалета с обратной стороны обнаружилась бронзовая ручка — какая-то мания на бронзу, и я торопливо потянул за нее. Немного еще постояв у зеркала, уселся на удобный теплый табурет и замер. Собраться с мыслями мешала загадочность окружения. Как, например, спускать воду в этом чуде техники? Или я вот вижу кран над раковиной, но ничего, чтобы его открыть, нет — никаких тебе вентилей, рычажков или чего-то подобного. Не хотите же вы сказать, что он работает, как в общественной уборной — от сенсора? И где, чтоб ее, туалетная бумага?!
Во входную дверь аккуратно постучали. Я не знал, как поступить. Казалось глупым и неуместным кричать из туалета: входите, мол. И я промолчал. Через несколько мгновений, по-видимому, дверь открыли, потому что хорошо слышный близкий голос спросил что-то непонятное с отчетливыми вопросительными интонациями. Блин! Я за границей!
Не найдя ничего лучшего, я бросил:
— Подождите, пожалуйста.
Тем не менее меня, видимо, поняли — все затихло.
Наконец, я нашел деталь, не вполне вписывающуюся в логику интерьера — под правой рукой на табурете обнаружился небольшой шарик. Он никак не реагировал на мои попытки сдвинуть его как окончание спрятанного рычага, но, когда я наклонился, пытаясь его рассмотреть, и нечаянно потянул, тот сдвинулся, под моим седалищем кто-то глубоко вздохнул, там хлопнуло. Я вскочил. Поверхность бронзовой чаши внутри, между прочим, с полностью отсутствующим сливом, была девственна чиста, и, кажется, даже суха — никаких следов моих усилий. Экспериментируя, я опять потянул за шарик — никакой реакции. Сил на то, чтобы проверять работу устройства, как говорится, в боевой обстановке, больше не было, и я решил сосредоточиться на раковине.
Вид лысого мужика повторно вогнал меня в ступор, и вместо исследования заморской техники я замер, рассматривая свое отражение. Не похоже, чтобы меня брили. Выглядело так, как будто волосы просто перестали расти. Ну, по крайней мере, один плюс есть: не надо бриться.
Во входную дверь вновь постучали, по-видимому, открыли, не спрашивая моего разрешения, и женский голос на незнакомом языке произнес:
— Домагилия?
— Минуту! — отозвался я, не зная, что делать. Постоял, приходя в себя и тщетно ощупывая кран, в конце концов решил, что, по крайней мере, мне помогут помыть руки, и открыл дверь.
Незнакомая невысокая женщина с округлым лицом и прямыми черными волосами счастливо заулыбалась, как будто мое появление из местного сортира доставило ей неподдельную радость. Странно, но хотя я впервые в жизни ее видел, эмоционально я тоже ощутил радость и доверие к ней. Как если бы встретил старую добрую знакомую. Последняя весело затрещала, беззастенчиво трогая рукой мою лысую грудь. Я улыбался, сам не зная чему, и пытался понять, на каком языке она говорит. Наконец, она прервалась, явно ожидая моего ответа. Пришлось честно признаться:
— Извините, я вас не понимаю.
Лицо женщины приобрело озабоченное выражение. Последовала новая серия вопросов, в ответ на которые я отрицательно мотал головой. Радость на лице незнакомки скомкалась — она была явно озадачена, и, воспользовавшись паузой, я потащил ее к раковине.
Женщина как-то вмиг изменилась и стала напоминать врача, серьезно и терпеливо выслушивающего что-то бормочущего больного. Сообразив, чего я добиваюсь, она обыденно и механически, явно думая о чем-то своем, подняла руку и сдвинула то, что я считал полочкой под зеркалом. Потекла вода, и я посчитал, что поиски мыла можно будет отложить на потом. Помыв руки, уже самостоятельно закрыл кран — вода, кстати, была холодная — и замер. Женщина, негромко комментируя что-то, открыла дверцу на стене, которую я совершенно не заметил, и протянула обычное полотенце. Я поблагодарил ее, вытирая руки, и попутно отметил, что ткань полотенца не имеет ничего общего с привычной мне фабричной продукцией, ставшей в двадцать первом веке одинаково узнаваемой во всем мире. Хоть бы этикетка какая-нибудь была! Это же капитализм — надо постоянно отмечать свою продукцию, а то не приведи господи спутают вас с конкурентом.
Незнакомка проводила меня к кровати, непрерывно пытаясь что-то меня спросить. В ответ я лишь разводил руками и тряс головой, глупо улыбаясь. Я по-прежнему был ей рад, хотя и не понимал почему. Я видел ее первый раз в жизни. А такое лицо я бы запомнил наверняка. Если бы меня попросили обозначить ее не то что предполагаемую национальность, а даже и расу, я бы растерялся — азиатка с характерным толстым и темным, практически черным волосом, с европеоидным узким прямым носом и большими глазами, со слабым эпикантусом, пигментация кожи выше, чем у белых, лицо уплощенное, но с выраженным подбородком. То есть непривычная мне смесь, которую я бы точно заметил.
Жестами показал, что хочу есть. Она о чем-то переспросила, потом устало махнула рукой и, развернувшись, направилась к двери. Все это время, напряженно вслушиваясь в ее речь, только в этот момент я сообразил, что слово «Илия», которое я постоянно слышал, — это мое имя, Илья. Я воскликнул от неожиданного открытия, женщина обернулась и машинально спросила:
— Что-то еще?
Я разинул рот от изумления — я ее понимал. Незнакомка, видимо, заметила что-то в моем лице.
— Что случилось?
— Да то и случилось, что я вас понимаю.
Она нахмурилась.
— Есть? Пить? — И повторила слова жестами.
Только тут сообразив, что говорю на русском, я махнул рукой в сторону кресла — садись. От напряжения заныл затылок, снова повело, как тогда, когда я только вскочил с постели, но все было тщетно. Я не мог выдавить из себя ни одного слова. Я понимал, что она говорит, но слов не помнил и сказать, соответственно, ничего не мог.
Подошедшая к креслу, но так и не опустившаяся в него незнакомка вновь заговорила:
— Ты понимаешь, что я говорю?
По-моему, спрашивала она по инерции, уже не веря в другой ответ, кроме отрицательного. Было забавно видеть, как вытянулось ее лицо, как она замерла, внезапно увидев мое энергичное кивание головой.
— Но я не понимаю, что ты говоришь! — вырвалось у нее.
Я развел руками. А потом старательно, аккуратно повторил за ней только что произнесенную фразу. Запоздало сообразил, что звучит она двусмысленно и замахал рукой, демонстрируя, что это не то, что я имею в виду, а всего лишь урок, простой повтор, и повторил снова. Чувствуя неправильность собственной речи, неровный строй, неправильные интонации и акцент, я морщился. Что за хрень?! Сам знаю, что говорю неправильно, а как правильно, не знаю! Я протянул руку моей хозяйке — помоги.
— Я понимаю тебя, — улыбаясь ответила та.
И я, как ученый попугай на жердочке, сидя в трусах на разобранной постели в таинственном заграничном санатории, затараторил:
