Кивает.
Она понимает.
Милицию в нашей стране вообще мало кто любит, кроме самой милиции.
Ну еще, может, – артисты, которых в ментовской праздник с экранов телевизора не согнать.
А больше – никто.
– Так вот, милая, – смотрю ей в глаза, – если все у нас с тобой будет правильно, перед приездом в Питер получишь еще. Только не кипешись. Почувствуешь, что не справляешься сама, – стучи в третье купе, я – там. Со своими мы как-нибудь сами всегда разберемся. Если же здесь нарисуются менты, то бабки получат они. А ты получишь – проблемы. И – очень серьезные проблемы, понимаешь? Вот такая вот элементарная арифметика…
Кивает.
Она все прекрасно понимает:
– Вам стаканы нужны?
– Нужны. И еще лимончика нам под коньячок порежь. Только потоньше. С нами, видишь ли, дама. И не шлюха какая-нибудь…
Вышел из ее купе, потянулся.
Гляжу – Серега стоит, башкой укоризненно качает:
– Что, опять деньги проводнику платил?
Пожимаю плечами:
– А что делать? Я вообще-то, как ты знаешь, предпочитаю путешествовать с комфортом. А ОМОН в мое понимание слова «комфорт» – ну никак не вписывается. Я уж – и так и эдак пробовал. Не получается…
Хмыкнул, кивнул своей большой бритой головой, пообещал зайти в гости.
– Заходи, мы с Гарри совершенно чудненького коньячка в дорогу прикупили…
…Доехали, в общем-то, нормально.
Пошумели, попели, попили.
Алеся тоже оказалась не дурочкой по части коньяка.
Редакционная школа.
Сам через такую когда-то проходил…
Словом – все в порядке.
Только один небольшой инцидентик случился, но это так, мелочи.
Когда наша девушка пошла часа в три ночи в тамбур покурить.
Возвращается, а глаза – как будто Джимми Моррисона, сто лет уже назад как покойного, увидела.
Села, молчит.
Потерянная какая-то.
– Что-то случилось?
– Угу, – кивает, – случилось. Но не то, что ты думаешь.
– А что?
– Да там, – трясет волосами, – этот ваш, Гарри, в тамбуре. Пьяный в говнище. И с ним еще один, такой же. По очереди блюют в угол и, представь себе, разговаривают о концепции экзистенции у Хайдеггера…
– А, – усмехаюсь, разливая коньяк по стаканам, – это нормально. Гарри, как нажрется, всегда та-а-акую пургу гонит. Ну а атеистический экзистенциализм – вообще его любимый конек. Я ему всегда говорил, что он в середине прошлого века застрял. Надо бы хоть чуть-чуть вперед продвинуться. Хоть бы Дерриду почитал или там, – Мамардашвили. Абсолютно гениальный мыслитель, хоть и грузин…
Она еле слышно взвыла, выпила залпом полстакана коньяку и полезла на верхнюю полку.
Только икры сверкнули из-под халатика.
Жаль.
Я, между прочим, сам на эту полку нацелился.
У меня это с детства: если еду в купе, то обязательно на верхней полке. Хоть там и душно летом – просто до полной невозможности.
У каждого, знаете ли, свои тараканы…
…Питер нас встретил ясной, солнечной и какой-то совершенно не ленинградской, в нашем понимании этого слова, погодой.
Сухо, свежо, таксисты прям у перрона за рукава хватают.
Забросили шмотки в гостиницу, договорились еще пару-тройку часиков отдохнуть, а потом попить пивка и выдвинуться на дубль. Что и осуществили в полном объеме задуманного.
Алесе – понравилось.
А потом отправились в гости к рокерам нашим разлюбезным («Как, вы и их знаете?» – удивленная реакция нашей симпатичной журналисточки). Где, естественно, и просидели до утра.
Хотя – до какого еще «утра».
Белые ночи, блин.
Романтика…
Эх…
Во встреченном по дороге в отель круглосуточном баре остановились попить пивка и немножко перекусить. Сожрали по куску пиццы, сделали по нескольку глотков легкого светлого пива, и тут Серега вдруг озабоченно покачал головой.
– Что, – спрашиваю, – случилось, старый?
– Да хрен его знает, что-то у меня по завтрашнему дню предчувствия какие-то нехорошие.
С тем и разошлись по номерам спатиньки.
Хотя я – тоже задумался.
Серегиным предчувствиям лучше верить.
Всегда.
Проверено временем.
…Назавтра на секторе был – ад.
Я даже не помню, с каким счетом мы проиграли, – это было совершенно неважно. Самым главным и самым важным во время этой игры были довольные, улыбающиеся рожи питерских ментов.
И летящие из-за их спин в нашу сторону камни, бутылки, металлические болты, швыряемые мешковскими карланами.
Одному пареньку на моих глазах бутылка попала прямо в висок.
Он упал.
Толстый майор с жирной лоснящейся мордой напрочь отказался вызывать «скорую».
«Была б моя воля, – говорит, – я бы ща домой сбегал, да гранатой в ваш сектор, морква поганая…»
И тогда толпа обычных выездных болел раздвинулась и вперед вышли те, кому это в таких ситуациях и было положено.
Хардкор.
Их, увы, было мало на этом выезде, но они были, и то, что они сделали, – было по-настоящему красиво.
Когда они своими телами проломили брешь в сомкнутом строю ОМОНа, в эту брешь рванули все остальные.
Бить, бить, бить, бить – по этим ненавистным питерским рожам, а лучше всего – по серым сытым рожам ментов, топтать их модными казуальными кроссовками и тяжелыми высокими ботинками, вбивать в серый заплеванный бетон их поганого стадиона, выламывать кресла и швырять их в эту ненавистную ублюдочную массу, испуганно разбегающуюся перед нашей мощью и нашей яростью.
Я, к примеру, лично – и с большим удовольствием – отрихтовал того самого майора с жирной рожей, истошно, по-бабьи визжащего и испуганно закрывающего то, что у него осталось от лица, ладонями.
Меня он, думаю, даже не запомнил.
Даже журналистка Алеся с визгом царапала упоенно кого-то там, впереди. Это-то ее и подвело…
Резкая команда Гарри, и мы быстро поворачиваем назад.
Опыт.
Мы свое дело сделали, так на фига дальше палиться?
Это наши малолетки считают попадание в ментовку чуть ли не знаком чести и доблести.
Ну и пусть себе считают.
А нам-то зачем?
А вот девушка – что-то увлеклась…
Мы, уже вернувшись на сектор, видели, как ее волокли куда-то в сторону выхода. В ментовскую, не иначе.
