— Ваше величество. — Гентрелл-кан-Овар низко поклонился, при случае внимательно поглядев на то, что лежало на полу.
— Крыса. — Улыбку императора сопровождал жест, приказавший шпиону выпрямиться. — Как дорога?
— Лучше некуда, ваше величество.
— Я и вижу. Как колено?
Со времени происшествия в замке Лотис, когда Третья Крыса столкнулся с одетой в белое яростью, правое колено Гентрелла порой начинало себя вести как часть тела, принадлежащая кому-то другому. Хотя лекари Норы хорошо с ним поработали, оно хрустело, скрипело, а после длительного усилия начинало пульсировать мерзкой, тяжелой болью. Вот как нынче. Но он мог уже ходить без трости, а в первые месяцы после той мясорубки вообще не был уверен, сумеет ли встать на эту ногу.
— Прекрасно, благодарю.
Небрежный кивок завершил обмен любезностями. Император встал, подошел к лежащему на полу барельефу и, щурясь, взглянул на него с загадочным выражением на лице. Гентрелл посвятил несколько ударов сердца тому, чтобы присмотреться к владыке.
В таких обстоятельствах, неофициально, без армии придворных, что пластались бы вокруг, без жесткого протокола, предписывающего, кто и как близко к императору может стоять, насколько низко должен кланяться и сколько времени держать голову склоненной, он не видел императора вот уже добрых семь… нет, восемь лет. Боги, а он, однако, постарел, и дело тут не о том, что выглядел он так, словно много дней не досыпал, и не в мешках под глазами и губах, сжатых в тонкую линию. Дело было в глазах. Крыса видел глаза старого человека. Измученного и разочаровавшегося. А ведь Крегану-бер-Арленсу едва-едва исполнилось пятьдесят.
Император отвел взгляд от пола и посмотрел на Крысу, а кан-Овар дернулся, будто большой шершень ужалил его в затылок. Не разочаровавшегося, понял он вдруг, но того, кто знает, что его ждут непростые дни и ночи, и он не станет колебаться, отдавая приказы, характерные именно для таких паршивых времен.
— Я знаю, что мое лицо выглядит настолько же мерзко, как вот это. — Император пнул ногой каменные плиты на полу. — Но я был бы тебе благодарен, если бы ты посвятил свое внимание именно ему. Знаешь, что это такое?
— Безумие Эмбрела.
Ответ вырвался у Гентрелла раньше, чем он понял, что именовать прапрапрадеда императора безумцем — не слишком-то умно. Но, черт побери, даже в официальных хрониках Империи порой использовалось именно это название.
Безумие Эмбрела — точная копия Империи, высотой в тридцать и шириной в сорок футов, выполненная из мрамора и неисчислимого числа драгоценных и полудрагоценных камней.
Было на ней изображено все: горы, долины, реки, озера, леса, дороги и важнейшие города. Границу создавала линия стальных мечей и щитов, символ довольно явственный, но почти кичеватый на фоне богатства, которое он стерег. Поскольку за этой линией реки и озера были выложены изумрудами и сапфирами, леса произрастали из высоких, в дюйм, вручную сделанных деревьев с серебряными стволами и кронами из жадеитовой крошки. Миниатюрные города гордо возносили свои башни с куполами из рубинов и топазов, имперские дороги — ленты аметистов, агатов и гранатов — проскакивали над изумрудными реками мостами из чистого золота. А посредине всего этого — Меекхан, этот Меекхан, Сердце Империи, Град Городов, сверкал единственной башней, увенчанной алмазом в сто семнадцать каратов, названным Слезой Матери.
Поговаривали, что стоимость этой игрушки превышала трехлетний доход имперской казны, причем в годы расцвета Империи. Рассказывали, что Безумие Эмбрела, вися на стене в императорском зале приемов, производило такое впечатление на чужеземные делегации, что оказывалось важнее, чем десять полков пехоты. Варварские эмиссары, видя эту нарочитую демонстрацию невероятного для них богатства и силы, сгибали выи ниже и начинали относиться к сидящему перед ними владыке как к полубогу. В тени барельефа появлялись договоры, еще сильнее укреплявшие мощь Империи.
Во время войн с се-кохландийцами барельеф исчез со стены, смененный картинами, изображавшими славу меекханского оружия. Официально его отдали на обновление и чистку. Лишь немногие знали, что Безумие обобрали от всего великолепия, выкорчевали пущи с деревьями с серебряными стволами, от изумрудных рек остались лишь неглубокие шрамы в мраморе, золотые мосты переплавили на монеты, а рубины, аметисты, топазы и прочие камни продали. За полученные таким-то образом деньги выставили Первую Конную, и осталось еще, чтобы нанять, заплатив драгоценностями, тысячи варваров из Малых степей. Якобы лишь Слеза Матери и уцелела, спрятанная в безопасном месте, причем только потому, что на нее не сумели найти покупателя.
Этот некогда считавшийся проявлением безумия и гордыни предка императора памятник сделался последней надеждой Империи во времена се-кохландийского нашествия. А были это времена, когда в сокровищнице с пола срывали мраморные плиты, чтобы продать и их.
И теперь Гентрелл видел перед собой образ Империи, ободранной от богатств. Каменные плиты лежали бесстыдно в своей наготе. Сорок девять фрагментов мрамора, уложенных определенным образом, создавали общую картину. Кремневые горы, Манелавы и Довсы в центре, Большой и Малый хребты Ансар Киррех на севере, горы Крика и Анаары на юге. Риски на камне от рек, дыры на местах городов, бесчисленные оспины там, где некогда вставали жадеитово-серебристые леса. И лишь череда запыленных, порой изогнутых и сломанных мечей и щитов на границах осталась на своем месте.
Перед глазами Крысы была аллегория разрушенной войной державы.
— На самом деле, — голос императора донесся до него словно издалека, — все не так плохо. Налоги текут, соляные рудники дают устойчивый доход, а добыча железа на севере вот уже пять лет как достигла довоенного уровня. Фииландийцы, как и прочие дураки из Вольных Княжеств, даже думать не смеют об устройстве хоть каких-то проблем нашим купцам, что сплавляют товары по Эльхарану. Все в порядке — может, за исключением Понкее-Лаа, но и там дела идут все лучше, верно?
Гентрелл отвел глаза от барельефа и встретился с насмешливым взглядом.
— Порой, когда ты задумываешься, по твоему лицу можно читать, как по открытой книге, кан-Овар. Когда бы я не знал, что у тебя в голове целая библиотека, включая книги, которые ты никому не показываешь, я бы приказал перевести тебя на другую службу. Или повесить.
Император прошелся по каменным плитам и чуть пнул ближайшую.
— Я решил, что это будет лежать здесь, пока мы ее не восстановим. Это самая подробная и большая карта Империи, какая у нас есть. Пригодится.
Шпион заморгал, выловив из последнего утверждения самую важную информацию.
— Восстановим, ваше величество?
На миг он почти услышал тысячи, десятки тысяч имперских оргов, что золотой рекой впадают в бездонную дыру. Безумие Крегана?
— Нам придется. Тронный зал без этого украшения пустоват. Люди начинают задумываться, насколько все у нас худо. Кроме того, в последние годы наши мастера-стекольщики и алхимики изобрели сотни способов окраски стекла, а позолоченный свинец выглядит прекрасно, пока кто-нибудь не примется скрести его ножом. К счастью, насколько я помню, никто не имеет права подходить к трону с оружием, а потому есть шанс, что многие годы никто не сообразит, что мы пускаем пыль в глаза. А Слеза Матери вернется наконец на свое место.
