Он согласился:
— Ты — единственная, кого я вижу.
— Ага, пока не появится Сэм и ты не вспомнишь, что вы с ним соперники.
— Ну, это не совсем так… — смутился Донован.
Но в чем-то она права. Они с кузеном всегда соревновались друг с другом. Мальчики родились с разницей в неделю, и Донован был младшим. На каждое лето обоих отсылали к деду, и старик вечно провоцировал внуков. Донован быстро усвоил, что дед хвалит только за победу.
— Нет, так! Ты сам рассказывал, что обскакал его с вице-президентством.
— Это верно. А ты тогда сказала, что тебе нравятся мои амбиции.
— Я-а?
Он кивнул. Интересно, о чем она сейчас думает? Ведь ясно же, что вспоминает что-то другое, то, что ей совсем не нравилось в нем.
Именно Кэссиди делала его уязвимым, а ведь только человек без всяких слабостей полностью защищен, и тогда противнику нет никакого смысла нападать на него.
Донован, как руководящий — все-таки! — работник, знал, что современный деловой мир так же жесток, как и средневековый феодализм, защищавшийся от посягательств недругов в том числе и военной силой. Донован же всегда считал себя воином. Жажда победы слишком крепко сидела в нем, как бы театрально это ни звучало.
— Ты мне нравишься, когда счастлив, а соперничество делает тебя счастливым.
— Ты тоже делаешь меня счастливым.
Она склонила голову набок:
— В самом деле?
— Ммм. Хочешь, уйдем отсюда и погуляем по пляжу?
— Нет. Извини, но у меня опухают ноги. Конечно, это звучит совсем не романтично, но я не выдержу долгой прогулки по пляжу.
— А как насчет прогулки на яхте? Будешь сидеть на деке и чувствовать, как бриз играет твоими волосами…
Она колебалась.
— Ну как?..
— Не могу поверить, что ты вернулся в мою жизнь и все идет так, будто ничего не изменилось. Как будто за эти восемь месяцев ничего не происходило… но ведь они были — целых восемь месяцев! И я… я не знаю, могу ли доверять тебе, как прежде…
Донован потер шею и отвел взгляд. Что он может сказать? Ему нужна Кэссиди и их ребенок. И он им нужен. Зачем тогда все эти сомнения? Тем более что у него уже нет времени обольщать Кэсси и убеждать ее, что он — мужчина всей ее жизни.
Он взял солнцезащитные очки и поднялся:
— Я не могу стоять тут и притворяться, что у нас много времени на то, чтобы все начать заново. У нас с тобой совсем нет времени.
— Из-за ребенка?..
Что-то такое было в ее тоне и взгляде, что он понял: сейчас надо говорить правду. Черт побери, его просто тянуло сказать правду!
— Нет, Кэссиди, не из-за ребенка. Мы с тобой потеряли целых восемь месяцев, и у нас очень мало времени на то, чтобы снова обрести друг друга, прежде чем появится наше дитя.
На ее глазах заблестели слезы, и он покачал головой:
— Ты же знаешь, я терпеть не могу говорить правильные вещи.
Она поймала его взгляд.
— Иногда ты говоришь очень правильные вещи.
— Не рассчитывай, что это будет слишком часто.
Кэссиди еле заметно усмехнулась. Она явно устала, но выглядела так прекрасно, что ему захотелось немедленно заключить ее в объятья и больше не отпускать. Неважно, что где-то в глубине рассудка вспыхнуло предупреждение: скоро заседание совета директоров, к которому следовало бы подготовиться…
— Походим на яхте, недолго, какой-нибудь часик.
Кэссиди любила выходить в океан. Здесь было не так жарко. Донован усадил ее на мягкое сиденье и пошел к капитану. И не возвращался, пока они не вышли из дока.
Впрочем, Кэссиди об этом не думала, у нее образовалось немного времени, чтобы поразмышлять обо всем. Все происходящее буквально ошеломило ее. Да, ребенок — это страховка для Донована, что она выйдет за него замуж. И он сделает все возможное, лишь бы свадьба состоялась на этой неделе. Так же было и тогда, когда они только начали встречаться.
Но не слишком ли она ему доверяет? А вдруг…
У нее зазвонил сотовый — звонил Адам. Кэссиди не стала отвечать. Сейчас ей совсем не хотелось выслушивать лекции старшего брата. А уж он прочел бы ей не просто лекцию, а целый их курс! У Кэссиди появилось предчувствие, что вряд ли братец будет очень приветлив с Донованом. Телефон напомнил ей, что у нее есть автоответчик. Что ж, она потом послушает.
— Кто это?
— Адам.
— Ты не ответила?
— Я не хочу слышать от еще одной настойчивой мужской особи, что именно мне лучше делать.
— Настойчивой особи? Вот как ты меня воспринимаешь?
— Да уж! Ты изводил меня все утро.
— Просто я знаю, что для тебя лучше, — заявил Донован и подал ей стакан сверкающей жидкости с кусочками лайма.
Она сделала глоток и, прищурившись, посмотрела на него. Хорошо, что на небе еще сияло солнце, потому что эта позволяло ей оставаться в темных очках.
— Откуда ты знаешь, что для меня лучше, если тебя так долго не было?
— Я знаю тебя, Кэссиди. Знаю, что ты любишь и о чем волнуешься. Что ты всегда хотела иметь семью. Что карьера для тебя никогда не будет на первом месте.
Вот это правда. У нее была отличная работа куратора в одном из маленьких музеев Чарлстона, но эта служба ничего не значит по сравнению с материнством. Как только родится сын, Кэсси оформится на полставки.
Она никогда и не утверждала, что ей не важны семья и родственные отношения. По ее мнению, в жизни должно быть что-то еще кроме работы.
— Но ведь ты сам придерживаешься другого мнения относительно своей работы? Или что-то изменилось с тех пор, как мы расстались?
— Нет, мои цели не изменились. Но теперь они включают не только «Толли-Паттерсон».
— А что же еще?
— Ну… теперь меня еще интересует Кубок Америки, а точнее — команда Гила. У него новые разработки, которые должны произвести революцию в яхтенных гонках.
— Это все вложения, — досадливо поморщилась Кэсси. — А насколько изменилось твое отношение к людям и родственным связям?
— Гил — один из моих старых друзей.
— Я его никогда не видела.
Кэссиди давно уже заметила, что никто из друзей Донована не общался с ним, если у них не возникало нужды в деньгах. Если честно, то и он к встречам помимо работы не особо стремился. Несмотря на все вечеринки, на которых он часто бывал по делу, и множество служебных контактов, Донован был отшельником.
— Мы пригласим Гила на нашу большую свадьбу, — пообещал он.
— Прекрасно, но ты все-таки не убедил меня. Откуда тебе известно, что для меня лучше?
