Они сидели в индийском ресторане на Холлоуэй-роуд, когда она сказала ему об этом.
— Уилл, мне очень жаль, но, думаю, у нас ничего не получится.
Он промолчал. Обычно такое начало разговора предвещало то, что его на чем-то поймали, или означало, что он поступил бесчувственно и глупо, или на что-то резко среагировал, но в данном случае он просто не мог понять, в чем могло быть дело. Он молча тянул время, выискивая в памяти забытые неблаговидные поступки, но ничего не находил. Его бы постигло огромное разочарование, обнаружь он, скажем, забытую неверность или походя оброненную жестокую фразу. Его положительность была краеугольным камнем их отношений, и любое подобное пятно означало бы, что он настолько испорчен, что даже не может себя контролировать.
— Дело не в тебе. Ты просто замечательный. Дело во мне. Ну, то есть в моем положении.
— А что такого особенного в твоем положении? По крайней мере, я в нем ничего такого не нахожу. — Он испытал облегчение, и ему захотелось проявить великодушие.
— Ты кое-чего не знаешь. О Саймоне.
— Он тебя донимает? Если дело в этом, тогда…
"Тогда что? — спросил он себя с презрением. — Тогда ты придешь домой, скрутишь себе косяк и забудешь о них обо всех? Ты начнешь встречаться с кем-нибудь попроще?"
— Да нет, не то чтобы… Со стороны это, наверное, так и выглядит. Он не приветствует, что я с кем-то встречаюсь. Я знаю, это звучит ужасно, но мне понятно: он все еще не может свыкнуться с мыслью, что мы расстались. И, если уж быть до конца честной, и я не могу. Я просто не готова к новым отношениям.
— У тебя здорово получалось.
— Беда в том, что я встретила подходящего мне человека в самый неподходящий момент. Мне, видимо, хотелось ни к чему не обязывающего романчика с… не с таким…
Он почувствовал в этом иронию судьбы. Если бы она только знала, что как раз с таким, как он, и следовало бы завести ни к чему не обязывающий романчик. Если есть на свете кандидатуры более подходящие, то он и сам не пожелал бы с ними встретиться. "Это все напускное! — хотелось ему признаться. — Я ужасный! Я намного хуже, чем кажусь, честно!" Но было уже поздно.
— Я и сам подумывал, не слишком ли тороплю события. Я начал давить на тебя, да?
— Нет, Уилл, совсем нет! Ты просто чудесный. Мне так жаль…
Казалось, у нее вот-вот выступят слезы, и она нравилась ему такой. Никогда прежде он не видел, чтобы женщина плакала не по его вине, и за этим, признаться, было приятно наблюдать.
— Тебе не в чем, абсолютно не в чем себя винить. На самом деле.
На самом деле. Так оно и было.
— Брось, конечно же, есть в чем.
— Нет, не в чем!
Когда в последний раз он имел возможность кого-нибудь великодушно прощать? Ни разу после окончания школы, а может, и до. Из всех вечеров, проведенных с Энджи, больше всего ему понравился последний.
Уилл был на крючке. Он знал, что у него будут другие женщины, похожие на Энджи: сначала им просто захочется секса, но под конец они решат, что никакое количество бурных оргазмов не стоит спокойствия тихой жизни. И, поскольку он почти разделял эти чувства, хоть и по совершенно иной причине, ему было, что им предложить. Классный секс, подогретое самолюбие, временное беспроблемное отцовство и легкое расставание — чего еще может желать мужчина? Матери-одиночки — умные, привлекательные, доступные женщины; в Лондоне их тысячи — и это самое лучшее изобретение, известное Уиллу. Так для него началась карьера серийного "классного парня".
Глава 5
Как-то в понедельник утром мама начала плакать еще до завтрака, и Маркус испугался. Слезы по утрам — это что-то новенькое, и это явно, плохой, очень плохой знак. Это значит, что слезы могут начаться ни с того ни с сего в любое время дня; теперь безопасных периодов не существует. Вплоть до сегодняшнего дня по утрам все было вполне нормально; она просыпалась с надеждой на то, что причины ее несчастий улетучились за ночь, пока она спала, как порой проходит простуда или боль в животе. Утром, когда она разбудила его и велела собираться, голос у нее был вроде нормальный — не грустный, не веселый, не злой, — просто нормальный, как у всех мам. И вот, на тебе — она сидит в халате, уронив голову на кухонный стол, недоеденный кусок тоста валяется рядом на тарелке, все лицо распухло, из носа течет.
Маркус никогда ничего не говорил, когда она плакала. Он не знал, что сказать. Он не знал, почему она плачет, и поэтому не мог ей помочь, а так как не мог помочь, то просто застыл, уставившись на нее с открытым ртом, но тут она заговорила, как ни в чем не бывало.
— Хочешь чаю?
Ему оставалось только гадать, что она сказала, потому что у нее был сильно заложен нос.
— Да. Если можно.
Он взял чистую миску из сушилки и пошел к шкафчику выбрать хлопья. Это его приободрило. Он уж и забыл, что в субботу утром мама разрешила ему купить пачку ассорти. Он переживал обычные муки сомнения: было ясно, что сначала надо съесть скучные вещи, то есть обычные хлопья и те, что с фруктами, потому что если не съешь их сразу, то не съешь никогда, и они останутся стоять на полке, пока не испортятся; мама на него рассердится, и потом несколько месяцев придется довольствоваться огромного размера упаковками чего-нибудь ужасного. Все это он знал, но все равно, как всегда, потянулся к шоколадным подушечкам. Мама не обратила на это внимания — первое преимущество ее ужасной депрессии, которое он смог заметить. Но преимущество не ахти какое; по нему, так уж лучше бы она радостным голосом заставила его поставить пачку на место. Он бы тоже с радостью пожертвовал шоколадными подушечками, если бы от этого она перестала все время плакать.
Он съел хлопья, выпил чай, взял рюкзак, поцеловал маму так, как обычно это делал (а не сопливым, понимающим поцелуем), и пошел. Никто из них не сказал ни слова. Что еще ему оставалось делать?
По дороге в школу он пытался понять, что с ней происходит. Что такого могло с ней происходить, о чем бы он не знал? У нее была работа, поэтому они не бедствовали, хоть и не были богатыми — она работала музыкальным терапевтом, то есть, типа, учительницей для детей-инвалидов, и всегда жаловалась, что зарплата у нее просто мизерная, жалкая, сущие гроши, как только у людей хватает совести! Но им хватало на квартиру и на еду, на отпуск один раз в год и даже иногда на компьютерные игры. Из-за чего же ты плачешь, если не из-за денег? Кто-то умер? Но он бы знал, если бы умер кто-то важный. Она стала бы так плакать только по бабушке, дедушке, дяде Тому и его семье, а они с ними всеми виделись только на прошлых выходных, когда праздновали четырехлетие его двоюродной сестренки Эллы. Из-за мужчин? Он знал, что она хочет иметь друга, потому что она иногда шутила на эту тему, но сложно было представить, что вот так легко можно перейти от шуток к бесконечным слезам. Ведь это она бросила Роджера, а если бы ей был так нужен хоть кто-нибудь, то она бы его так не отшила. В чем же еще может быть дело? Он попытался вспомнить, почему обычно плачут герои сериала "Ист-Эндерз", кроме как из-за денег, ухажеров или если кто-то умер, но это не очень-то помогло. Там обычно плакали, если попадали в тюрьму, или из-за нежелательной беременности, или СПИДа — всего того, что не могло иметь никакого отношения к его маме.
