Книга Месть сыновей викинга - Лассе Хольм

– Расскажи еще раз.

Хастейн лежал в палатке на соломе, бок о бок с остальными ранеными. Кое-кто еще не пришел в сознание, другие оклемались настолько, что могли бродить вокруг. Хастейну было велено двигаться как можно меньше: сохранялась большая вероятность, что разойдутся швы на ране. Он с трудом мирился со своей судьбой, и, чтобы развлечь его, я уже много раз рассказывал ему о нашем чудесном спасении.

– Прозвучал рог, – начал я с начала, – и из-за холма прискакали галопом восемьдесят лошадей. На каждой сидел викинг с топором и щитом; они порубили гэлов, а уцелевших дикарей в татуировках обратили в бегство. И случилось это очень вовремя, ибо в щитовой стенке оставалось всего восемнадцать воинов, способных держать в руках оружие, и лишь трое из них не были ранены.

Рассказывая эту историю, я с каждым разом тщательнее подбирал слова и старался лучше выдержать ритм повествования.

– Не забудь об Олаве Белом, – напомнил Хастейн.

– Во главе всадников скакал Олав на белом, как мел, жеребце. Только на боках у него виднелись красные пятна от крови дикарей, ибо норвежский ярл прекрасно владел боевым топором и сокрушал гэла всякий раз, стоило ему взмахнуть оружием.

– Как он выглядел?

– В седле сидел поджарый Олав Белый со впалыми щеками. Его длинные белые волосы, благодаря которым он получил свое прозвище, развевались у него за спиной, потому что ему не хватило времени собрать их, когда вернулся человек, отправленный на разведку, и доложил, что отряд данов в нескольких милях от дублинских стен подвергся жестокому нападению враждебных гэлов, которые яростно сражаются, в двадцать раз превосходя противника по численности, не стыдясь убивать и калечить раненых.

Я забыл точные формулировки и замолчал. Хастейн вновь помог мне продолжить рассказ:

– Сколько человек оставалось на поле брани, когда подоспело подкрепление?

– Лишь я да великие сыновья Лодброка – Ивар Бескостный и Хальфдан Витсерк – стояли на ногах, когда Олав Белый придержал жеребца и приветствовал нас на земле Ирландии. «На вас приятно посмотреть, – сказал он, – хотя мы могли бы предоставить и более серьезное подкрепление для битвы с этими проклятыми засранцами». Ивар Бескостный похвалил меня за проявленное мужество и сказал, что насчитал не менее двадцати гэлов, павших от оружия, которое я у них же и отобрал, и что мое умение управляться с копьем предвещает большой успех на воинском поприще.

Хастейн откинул со лба челку и улыбнулся мне из соломы.

– А из тебя еще может получиться достойный скальд, Рольф Дерзец, хотя, конечно, тебе не сравниться ни со мной, ни с Браги Боддасоном. И стоит наделить более вежливой речью Олава Белого.

– Но он говорит именно так.

Олав Белый ругался, как торговец лошадьми. Вот сколько всего я успел узнать о нем за короткую встречу.

– В твоей истории он выступает в качестве героя, а значит, речь его должна звучать соответственно. Еще ты вполне можешь позволить Ивару похвалить тебя покрасноречивее.

В действительности адресованная мне похвала Ивара Бескостного ограничилась одобрительным кивком, когда Уббе рассказал ему, сколько гэлов я поверг. Но Хастейн научил меня, что настоящий скальд всегда приукрашивает повествование. И все же я мало что помнил о самой битве. Воспоминания о сражении были словно окутаны густым туманом, и мысли о нем вызывали головокружение.

– Если ты хочешь добиться славы, – учил Хастейн, – скромность ни к чему. Или ты считаешь, что Рагнару Лодброку удалось бы заставить всех говорить о себе, если бы он скромничал и преуменьшал собственную роль? Ладно, тебе пора идти, а то сейчас явится ирландская девушка со своими травами и повязками, а в твоем присутствии она и притронуться к себе не позволит.

Вся обсыпанная веснушками светловолосая служанка, которая ухаживала за ранеными, была юной и пышнотелой, как любил Хастейн. Правда, в своем теперешнем состоянии он едва ли мог кого-то соблазнить, но ему не хотелось, чтобы я слышал, как он стонет, пока она, не особенно церемонясь, обрабатывает ему рану. Я вышел наружу – вечер был на удивление теплым для этого времени года.

Дюфлин – скандинавское переиначивание гэльского слова Дуб-Линн, означающего «черная заводь». Это название удачно, так как город расположен на полуострове к северу от приливного бассейна, который затапливается притоком, прежде чем вода успевает попасть в крупную реку Ан-Руиртек. Из-за ила, скапливающегося на дне, вода становится темной, как смола.

Палатки с ранеными располагались на невысоком холме в северо-восточной части полуострова, откуда открывается вид на поселение, основательно обнесенное высоким земляным валом с деревянным частоколом. Дома стояли на довольно большом расстоянии друг от друга. Глядя на соломенные крыши, я подумал, что Уббе Сын Любовницы ошибся, назвав это поселение вытянутой крепостью. На мой взгляд, это был самый настоящий город, хотя по площади не дотягивал и до половины Йорвика. Дорожки были выложены широкими деревянными настилами между огороженными наделами, где пасся скот, а хозяйки и слуги устраивали маленькие огородики. В этот теплый вечер дым поднимался к небу ровными столбами из отверстий в соломенных крышах, поросших мхом из-за влажного климата. Женщины сплетничали, сидя на лавках у домов, и провожали меня взглядом, когда я шел мимо. Босоногие дети возились в пыльных дворах, цыплята выискивали в земле червяков. Дюфлин совсем не производил впечатления города, находившегося на осадном положении, и я чувствовал себя в нем более раскованно, чем в Йорвике. Причинявший мне дискомфорт ком в животе полностью рассосался.

Населения Дюфлина состояло из норвежцев и данов, и поскольку большинство из них взяло себе в жены гэльских женщин, значительная часть горожан были полукровками, которые назывались «гэлл-гэдхилл», что на странном местном наречии означало «гэлы-чужестранцы». Чистокровные гэлы не желали иметь с ними ничего общего, а норвежцы к ним благоволили, особенно если те демонстрировали воинскую отвагу. Все это рассказал мне Уббе Сын Любовницы. От него же я узнал, что Ивар Бескостный созывает вечером совет в большом зале в центре города.