После взятия Кенигсберга дивизию повезли эшелоном на 1-й Украинский фронт, и по дороге комбат не давал Клаве проходу. «Ну что, — спрашивал он, — будем жениться?» Клава не совсем ему доверяла — много было таких, кто обманывал девчонок. Подавали заявление, а потом оказывалось, что в тылу у него семья и дети. Но Михаил на Клавин прямой вопрос о том, есть ли у него жена, только засмеялся: «Да нет, не успел я до войны жениться. У меня только мать в Нижнем Новгороде». — «Ладно, я подумаю», — ответила Клава[452].
Комбата уже не было в живых, когда, еще на фронте, Клаву наградили медалью «За отвагу». А орден Славы III степени, к которому ее представили за то, что подняла тогда солдат в атаку, нашел ее уже после войны. Встретившись с Олей после войны, Клава узнала, что «Славой» наградили и Олю.
Глава 20
«Коленька, держись!»
«Девчонки, раненым бы молока», — попросил командир полка Шлихтер. Вера Чуйкова пошла искать ведро: она еще совсем маленькой умела доить корову. Недоеных коров здесь, около Штеттина, было предостаточно[453]. «Откуда-то издалека доносилось их истошное мычание, похожее на предсмертный вой», — вспоминали потом «ночные ведьмы», пилоты ночных бомбардировщиков, — они тоже бомбили немцев где-то недалеко[454]. Многие вспоминали потом тех коров с горьким невыдоенным молоком в вымени: даже Илья Эренбург писал 1 марта 1945 года: «Если можно кого-нибудь пожалеть на немецких дорогах, то только крохотных, ничего не понимающих детей, обезумевших недоеных коров да брошенных собак и кошек; только эти непричастны к злодеяниям». Этих коров и другой скот солдаты нередко убивали уже не для мяса, а просто для забавы. Частенько, убив свинью, брали с туши мяса всего пару килограммов. Донесение по 31-й армии упоминало: «В населенных пунктах зачастую можно увидеть зарезанную свинью в 5–6 пудов весом, от которой отрезана и использована лишь часть мяса. Остальное брошено и обречено на порчу»[455].
Вера Чуйкова, прожившая все свои двадцать лет не такой уж сытой жизнью, была потрясена здесь, в Восточной Пруссии, богатством брошенных немецких домов: хрустальные люстры, бархатные портьеры, паркетный пол, ковры. Солдат, с наслаждением громивших все это, она не одобряла: зачем? Придет сюда советская власть, отдадут дворцы школам, или сирот тут поселят! Но — как же без этого? — и она с подругами отъедались за все свои голодные годы: что проще, чем поймать и ощипать курочку? В рюкзаках — немецкая домашняя ветчина и колбаса, конфеты. Как она вспоминала все это потом: в конце сороковых в ее деревне жилось хуже, чем до войны.
А в Пруссии… Бульон куриный больному — конечно! Молока надоить — сейчас найдем коровку! Чего только Вере не пришлось делать на войне — и раненых вытаскивать и перевязывать, и землю копать, и коров доить, и прожектористкой работать. А вот по людям, хоть и была снайпером, стрелять не довелось. И слава богу, думала Вера, такой грех брать на душу!
В снайперской школе в Подольске этой кареглазой невысокой девушке с точеной фигурой лучше всех во взводе удавалась стрельба, так что оставили в инструкторской роте. На фронт ее с товарищами проводили 1 февраля. По дороге состав остановился в Ковеле, где вместе с другими солдатами девушек водили смотреть на концентрационный лагерь. Показали печь, в которой сжигали людей, горы одежды и обуви, взрослой и детской. Пара детских поношенных ботиночек долго стояла у Веры перед глазами[456]. Более эффективную моральную подготовку к фронту сложно себе представить. В этом лагере, как объяснили девушкам, еще и проводили эксперименты, убивая людей электрическим током[457].
Когда они добрались до своей части, 1-й Белорусский фронт стоял в Познани. Взвод придали 236-му стрелковому полку, и комбат Бочаров сразу же устроил им смотр — кто как стреляет. Руководил какой-то молоденький парень, про которого сказали, что он — знаменитый снайпер. Фамилии паренька («весь в орденах!») Вера не запомнила, ее подруги — тоже, потом жалели об этом. «Стреляли отлично, нянек не надо», — доложил этот снайпер командиру полка. Но командир полка Шлихтер, очень хороший мужик, не хотел рисковать ими. «Девчата, я буду вас беречь. Куда я вас буду совать на передовую?» — сказал он как-то и сдержал слово. Они не сделали ни одного выстрела. Комбат Бочаров, мужчина среднего возраста, тоже относился к ним как отец.
Бывало, конечно, всякое. Их ждали не только насмешки солдат, в наступлении подсматривавших в стереотрубу, когда девчонки садились в воронке сделать свои дела, не только приставания и солдат, и офицеров — особенно когда выпьют. С 69-й армией они шли по 30–40 километров в день пешком, с тяжелой ношей. Был ад переправы через Одер. Были страшные артобстрелы, в том числе советскими «катюшами» и артиллерией («Девчонки, сидите в этой воронке, два раза в одно место не попадает», — учил их комбат Бочаров). Одна девушка подорвалась на мине, когда перед самой победой пошла на мостик мыть голову. Была бесконечная, невероятно тяжелая работа с ранеными: они стали фактически санитарками, во время боев перевязывавшими и эвакуировавшими раненых. Вера жалела, что оказывать медицинскую помощь их в снайперской школе не учили. Чего стоило ей перевязать страшную рану на ноге, полученную солдатом у переправы через Одер, — предварительно пришлось вытаскивать из нее тряпки и вату: было уже тепло, но солдат все еще был в теплых стеганых штанах. Да этот солдат еще, не владея собой от страшной боли, заехал Вере по голове! Она часто думала после войны: «А кто выжил из тех, кого я перевязала и вытащила? Спасла ли я кому-то жизнь?»[458]
А на Одере Вера Чуйкова была прожектористкой. В середине апреля 1945-го 1-му Белорусскому фронту предстоял штурм Зееловских высот — укрепленной, «вооруженной до зубов» гряды по левому берегу старого русла Одера, последнего препятствия на пути к Берлину. Немцы приготовились обороняться там до последнего: собрали до двухсот орудий на километр фронта. Генерал армии Г. К. Жуков, командовавший 1-м Белорусским, решил применить ночную атаку с прожекторами — атаковать, ошеломив и ослепив противника. В те дни деморализованные немцы все еще надеялись на немецкое чудо-оружие, которое спасет их, — ходили такие слухи. Одновременно они были напуганы слухами о новом советском чудо-оружии — еще страшнее «катюш». За новое советское оружие они запросто могли принять мощную артиллерийскую подготовку с прожекторами — присутствовал и такой расчет. Однажды Жуков уже пробовал провести такую ночную атаку с прожекторами, контратакуя немцев в самый трудный момент под Сталинградом. Тогда большого эффекта не было, но теперь Жуков решил попробовать еще раз — с большой концентрацией авиации и артиллерии, с мощными прожекторами, которые на этот раз взяли у ПВО.
