Мы грандиозно слетали на Урал. Я потихоньку выкарабкивалась из ангины, Артур в день отъезда загрипповал, один Седов держался молодцом, вылетели ночью, прилетели в пять утра, и в предрассветных сумерках три часа по заснеженным уральским дорогам – в городок Лесной. Там Артур окончательно слег, но наутро восстал из праха, и мы ударно выступали – два белых клоуна и один рыжий.
Нас принимали так бережно и нежно, будто каких-нибудь редких тропических птиц. При этом – всю дорогу Артур лечился голоданием, Седов находился в астрале, и я – что-то среднее между тем и этим.
На обратном пути – мы расслабились, закайфовали. В аэропорту Кольцово Артур после долгих сомнений отведал тыквенного пирога. Седов отважился на сырники с чаем, который обычно ему, он считает, не по карману, а тут, видимо, решил: гулять – так гулять! Я хлопнула здоровенную бадью капучино – и… едва долетела до дома, оказалось, все это взбитое по-уральски молоко с корицей на дух не переносит мой стомак! По трапу я поднималась в обморочном состоянии, только взлетели – кинулась в гальюн, как раз мы угодили в зону турбулентности столь устрашающей силы, что я, верхом на унитазе, чувствовала себя ковбоем, скачущим на необъезженном мустанге по прериям!
Автобус, метро – все это проплыло в тумане, в маршрутке я уронила в грязь кошелек с гонораром, мне его догонял-отдавал паренек, на пороге родного дома я упала на руки Лёни, ночь металась в жару, а наутро получила привет от Артура.
Привет, Марина!
Все вспоминаю, как вы – уже на подножке трамвая, конспективно – рассказывали мне о прозрачности этого мира и разных полях реальности.
Езжу на Гамме, любуемся с ней полями. Пока все в прогулках, но вот пишу вам письмо и понемногу записываю что-то в тетрадку.
Ходила в деревню Березино. Дом, где жил Довлатов, когда работал в заповеднике, сохранился (в повести – «деревня Сосново»). Пока еще сохранился. Хозяйка дома Вера Сергеевна – рискуя жизнью! (не молодой уже человек, под восемьдесят) – там сохранила ВСЕ.
Она смотрится в зеркало, в которое он смотрелся. Спит на его кровати. Также опасно навис потолок, подпертый балками.
«Окна выходят на юг? – На самый юг…»
Полы накренились, покосились. Стены обклеены газетами. Живо окно, в которое Довлатов глядел: с занавеской, пустым горшком. Вот вам в подарок довлатовское окно, обитое черным рубероидом…
8 марта
Москва
Марина – Юле
Жму руку Моне Барабанову.
И поздравляю Ирму с Женским днем!
14 марта
Москва
Юля – Марине
Вы знаете, Марин, Ирмуша мой Моби Дик, в смысле глубины, важности, таинства какого-то, что ли. Вот мы сейчас гуляем с ней, идем по рыхлому и тяжелому снегу, и проваливаемся, и мне тяжело, и ей тоже иногда – снег по уши, а потом сядем (или ляжем), Ирма положит голову мне на ботинки или под руку, и я глажу волчицу по волчьей голове. Так мы сидим в снегу, я глажу волка. И мы молчим вдвоем в весеннем лесу.
Вот это, Марина, очень ценно.
Ирмуша мой Моби Дик.
1 апреля
Москва
Марина – Юле
Ах, Юлька, и что б мы делали без тебя – в день представления «Гудбай, Арктики»? Уверена, что теперь она будет спасена, после привлечения к ней столь пристального внимания общественности! И мы еще сохраним с тобой эту планету от Апокалипсиса.
А я, очутившись на пересменке, пишу «Танец мотыльков над сухой землей» – маленькие истории, некие корпускулы света, сборник анекдотов из настоящей нашей жизни, где все до боли знакомые герои, монологи, случайно услышанные, о жизни, о смерти, о судьбе, вроде бы, абсурдные, нелепые, но в сплаве реплик и голосов, кажется, зазвучала… ну, я не знаю, – фуга Баха.
Я как над златом – над своими дневниками, разворошила пчелиный улей, и он загудел, зашевелился.
Солнца хочется! Больше музыки, легкости, радости, цветения, любви. А все ОНО в нас, Юлька, – только бы учуять, где конкретно – и ринуться туда, очертя голову.
10 апреля
Москва
Юля – Марине
Вчера с Вероникой гуляли в поле, нашли заброшенный шалаш пастухов и забытый ими на траве большой энциклопедический словарь. Разложенный, и страницы листает ветер. Старый пустой шалаш, поле, синее небо, вдали березы, и на земле лежит энциклопедический словарь – в поле, недалеко от захудалой деревни Свинухи.
Вероника щупает Ирме живот, говорит, что, может быть, Разбой упустил свой шанс. Но время на ожидание еще есть. Если и не получится, я тоже буду рада. Ей меньше забот и беспокойств, и нам – волнений о малышах, их устройстве.
Там уже зимняя трава в полях. Ручьи. Солнце. Лимонницы. Разливы.
Любящие вас звери.
12 апреля
Бугрово
Юля – Марине
Марин, привет!
У нас чудесные дни. Тепло, солнце, деревья молодые, поют дрозды, летают кулички, бекасы, вальдшнепы. Мать-и-мачеха только началась. В лесу много-много следов лосей. Много помета. Обгрызенные стволы повалившихся за зиму осин. Кора вся сгрызена, видно резцы и зубы лосей. На поле и в тростниках нарытые кабанами ямы.
В мелких овражках вода – гнездятся утки. Токуют лесные голуби-вяхири. На опушках среди молоденьких елей помет рябчиков.
