Книга Праздник лишних орлов - Александр Бушковский

* * *

У каждого индейца свой путик. Так учил отец Митроху. Это белый человек вечно ищет свой путь, а индеец точно знает, где его путик и где на нем капканы. Индеец просыпается вместе с рассветом, а зимой и раньше, затемно. Выбегает на холодок, топчется-кряхтит, дышит воздухом. Смотрит заодно, какая погода. Пьет чай, одевается и выходит на свою тропу в лесу, где стоят его ловушки, а бывает, и сети в озерках. Но собираться начинает еще с вечера…

Митроха загодя собрал свой сидор. В нем хлеб, заварка, сало, спички, свечка. Моток веревки и точило. Пустой мешок, вдруг рыбы хапнет? Еще кальсоны и тельняшка на случай, если вымокнешь. Все только нужные предметы. С утра, еще по темноте, он выпил чаю с булкой и дохлебал остатки щей. Идти на путик надо сытым, когда еще поешь? Хоть и мороз за окнами, фуфайка, валенки с галошами – все надевается в сенях. Чтобы не вспотеть. Ведь если в испарине выйдешь – и бегом не согреешься. Так что сухим отправляйся. Отцовское ружье на спину, за кушак топор, лыжи на валенки – и потихонечку вперед. Каждый должен набить себе путик по силам. Если ты старый, как дед Кастет, или малый, как Митроха, не уходи далеко от деревни, дальше дневного перехода.

Первую свою тропу проложил Митроха вдоль озера, пока отец был жив. Помнил все отцовские советы. Главный – не жадничать и ловить только то, что самому пригодится и умеешь сберечь. Если не знаешь, как выделать шкурку, хорька и куницу давилкой не тронь. Ставь петлю на зайца, на рябчика силок, их хоть съесть можно, шкура и перья недороги. Сети небольшие запихивай под лед. Такие, чтобы мог один потом проверить и рыбу унести. Рассчитывай всегда только на себя. У каждого свой путик, никто тебе на помощь не придет. И ты на чужой не лезь, обойди подальше. Лес большой, всем места и доли хватит.

Полгода, как ушел отец и сгинул. Молча переселилась к братьям в избу бабушка, его мать. Шепотом укладывала Кешу спать, гладила Митрошу по вихрам. Пекла в печи им шанежки из ржаной муки. Но быстро уразумел старший внук, что выбивается она из сил и не прокормятся они без мужика холодную зиму. И только встал на озере первый гибкий лед и едва засыпал берега надежный снег, собрал он отцовский вещмешок, повесил на плечо его ружье, взял с собой Маруську, отцовскую лайку, и, не говоря ни слова, вышел поутру в лес за деревней. Пошел теми местами, какими водил его отец последние дни. Вдоль берега до старой своей избушки на мысу. Топтал лыжами заячьи стежки, зная, что все равно будет ходить заяц старыми своими следами, прямо по лыжне, потому как удобнее ему бежать утоптанным путем, а не барахтаться в рыхлом снегу. И вела теперь его лыжня от одной поваленной осины к другой и выводила к мысу. Здесь ближе всего подходит подо льдом к берегу налимья тропа, так говорил отец и добавлял шепотом, склонясь к макушке сына: «Вот скажешь слово хозяину, попросишь накормить и в самый колотун голодным не останешься. До тех пор будет тебе слово помогать, пока не проболтаешься кому-нибудь». Твердо обещал Митроха не выдать слово никому, даже брату. Пусть он и не знает о нем. Лучше будет спать. Уже в сумерках добрался Митроха до избенки, очистил снег у входа и толкнул дверь внутрь. Холодно и сухо. Ни плесени, ни вони. Зажег спичку и огляделся. Все так же, как и было при отце. Дощатый стол, земляной пол, лавка на толстых чурках. Малюсенькое оконце с настоящим стеклышком, чтоб можно было днем не жечь лучину. Поближе к потолку, для тепла, нары. В углу печурка из железной бочки, снаружи вся обложена камнями под глиняной обмазкой. На ней тяжелая чугунная труба – единственная вещь, которую отец привез на лодке. (А бочку принесли на берег волны, рассказывал отец. Тогда-то и решил он в этом месте построить промысловую избушку.) Пучок лучин, берестяные свитки для растопки и целая поленница вдоль стенки. Сухарник – всем дровам дрова, плотное мертвое дерево, рыжая смола и запах камфары. Кастрюля, чайник, сковородка на столе. Даже чай в стеклянной банке. «Ну что, Маруся, будем ночевать!» – велел Митрофан себе и собаке. Она вильнула хвостом и легла на пороге, смущаясь от радости, что пустили в дом. Через полчаса было уже тепло, а на чердаке найдены петельки на зайку, мешок рыбачьих снастей и инструменты. Митроха набил дровами печку под завязку, чтоб долго шаяли, попил чаю с хлебом и салом, отдал корку и шкурку Маруське и постелил на нары фуфайку. Без отца, конечно, в лесу одному ночевать страшновато. Хорошо, хоть собака рядом…

…Приснился ему говорящий налим. Будто бы достал его из майны Митрофан, выпутал из сети и пихнул в мешок. Дома вытряхнул на пол, огромного и черного, и только собрался пузо вскрыть отцовским ножичком, а тот оттаял, согнулся кольцом в углу кухни и говорит старым голосом: «Я, молодой человек, еще вашему деду в сети корюшку загонял и вообще являюсь старейшей рыбьей особью этого самого крупного на континенте пресного водоема. Если хотите знать, у меня ордена и медали за различные заслуги, я партизанам в годы вой ны помогал вражеские баржи топить. Я в семь раз старше вас, а вы меня за жабры…» Проснулся Митроха – темно и жарко, дрова в печурке осели и пыхнули ярко. Приснится же, аж муторно внутри. Каким-то тихим ужасом обдавало из тающего сна. «Большая рыба снится к худу», – так, кажется, бабуля говорила. «Ты тут?» – тревожно спросил он собаку и услыхал, как застучал хвост по полу. Спрыгнул с нар, нашарил валенки и ощупью побрел к двери. Мороз снаружи обжигал, и ночь засинела над озером. Скоро утро, вот и не страшно… Почти…

Впервые Митрофан один поставил сети. Все делал так, как научил отец. Сначала выволок из хибарки санки, собранные из старых лыж, погрузил на них мешок с сетями и весь нужный инструмент. Все проверил, все на месте: пешня, лебедка, сборное норило, стальные кольца грузов. Еще веревка, прочная и в два раза длиннее сети. Лопата с дырками на лезвии, чтобы ледяную кашу отцеживать. Двухметровое кольцо стальной проволоки с крюком на конце, чтобы вытаскивать спрятанную подо льдом сеть или ловить веревку от норила. И самое главное, великое изобретение белого человека – ледобур! Как глаз велел беречь его отец. Ножи держать в промасленной тряпице, а чехол из обрезка валенка снимать с них только перед делом.

Теперь впрягся малец в сани, допер их до берега и огляделся. Окромя нашего, других берегов не видать. Лишь далеко в снегах, по левую руку, темнел на белом камень-островок. «Он!» – вспомнил Митроха ориентир отца, свистнул Марусю и широко зашагал по льду, считая шаги. Солнышко печеным желтком поднялось навстречу из морозной дымки. Хорошо, хоть ветра нет. Триста тридцать три. Все. Дальше не надо, тут свал с мели на глубину. И хорохорятся все те, кто убежден, что дальше в море – больше рыба. Батькины слова. Расчистил валенками пятачок темного льда и просверлил четыре лунки квадратом. Легко – не толстый лед еще. Вода задымилась паром на снегу. Надо соединить четыре эти лунки пешней, выдолбить во льду оконцемайну. А льдину из оконца не вытаскивать на снег, не тратить понапрасну силы, а упереться в нее острием пешни и затолкать подальше вглубь, под большой лед, в сторону от линии будущего лова. Лопатой очистить майну от осколков льда, собрать из трех частей норило, накрепко привязать к нему веревку и запихать в майну, правя на островок. Норило – палка длинная, в девять шагов, к нему привязана веревочка с грузиком. Отсчитываешь в нужную сторону эти шаги, буришь лунку и проволокой с крючком вылавливаешь этот грузик. За веревочку протягиваешь норило подо льдом дальше. И снова считаешь шаги. Сверлишь. Ловишь грузик. Так на всю длину сети. Ну, сеть у Митрофана небольшая, всего пять лунок надо отмослать. Вытаскиваешь в крайнюю лунку норило вместе с веревкой, оставляешь его торчать маяком в небо, отвязываешь веревку и бежишь с ней к майне. Тут начинается самое главное. Достал Митроха из мешка набранную на кукан сеть и, прежде чем макнуть грузы в воду, встал на коленки у майны, наклонился к воде и прошептал отцовское слово. Привязал конец сети к веревке и плавно опустил в майну. Сеть так сеть у папки, поплавки один к одному, кольца ровные, узлы на ячеях тугие, не плывут, ничего не путается, друг за друга не цепляется. Сама в глубину уходит, знай крути лебедочку, наматывай на нее веревочку. Только вот пальцы мерзнут, ведь известно, что в валенках не пляска, а в рукавицах не работа. А как уйдет под лед вся снасть, привяжешь за концы веревочки да и опустишь ее на дно. Знает от отца Митроха, что надежнее по дну ловить. Хоть мельче там рыба, зато больше ее по ямам да увалам кормится. И килец лупоглазый, и окунь, и лещ. Повезет, так и сиг-горбач сунет головку в ячею. Нет-нет, щука залетит, озерная собака. А уж на налима-кормильца можешь смело рассчитывать. Ну а коли ты парень рисковый да фартовый, пытай счастья под самым льдом, в светлой верхней воде. Тут гоняет корюшку хозяин здешних мест, силач-лосось. Да и судак-разбойник от него не сильно отстает, хотя он чаще все же вполводы охотится, поглубже. И есть три минуса в такой рыбалке. Что лосось, что судак – огромной силы рыба и может просто протаранить сеть, оставить от нее одни лохмотья. Второе – то, что на таком морозе сетчоночка легко может прилипнуть изнутри ко льду, и тогда ее уж никакими силами не выдернешь. Вмерзнет поплавками, и тут либо лед долбить пешней по всей длине, все силы тут оставить, либо бросить до весны ее, родную, и устроить кладбище для рыбы, братскую могилу из сети, поскольку нет возможности достать добычу. И третий минус в том, что редко на таком просторе в одном и том же месте проплывает лосось. Он все же вольный хищник, ему все рыбьи тропы как свои. Это лещ или налим одними и теми же путями по дну пробираются, а лосось и судак гуляют где хотят.