— Увольте, — майор комично замахал руками, словно отгоняя мух, — никак не могу. У меня, знаете ли, тоже есть жена, и ей все время кажется, что, если она впихнет в меня завтрак, то со мной ничего не случится.
Так что я набит под завязку.
— Я очень хорошо понимаю вашу жену, — сказала Алла Петровна. — Если бы мой муж работал в милиции, я бы сошла с ума.
— Не сошли бы, — присаживаясь к столу, успокоил ее майор.
«И без этого сойдешь», — обреченно подумал Сергей Дмитриевич, но, разумеется, промолчал.
— Выпейте хотя бы чаю, — поражаясь собственной наглости, предложил он, — а то как-то неудобно. Пришел человек — значит, надо угощать, а вы от всего отказываетесь…
— Вот от чая не откажусь, — сдался Гранкин. — Только без сахара и, если вас не затруднит, покрепче.
С самого утра голова пухнет.
— Представьте, у меня тоже, — не успев сдержаться, ляпнул Шинкарев.
— Осень, — наполняя чайник, вмешалась Алла Петровна. — Время вирусных инфекций.
— Ох, как бы я обрадовался, если бы дело было в обыкновенном гриппе! — со вздохом сказал майор.
«Я тоже», — подумал Сергей Дмитриевич.
— Собственно, я к вам, Алла Петровна, — продолжал Гранкин.
Сергей Дмитриевич удивился до такой степени, что машинально сунул в рот кусок остывшей печени и принялся размеренно, как корова на пастбище, двигать челюстями. Решетки и конвойные, похоже, согласны были подождать его еще немного.
— Я вся внимание, — сказала Алла Петровна.
Она поставила чайник на плиту и села напротив майора, поставив локоть на стол и положив на ладонь подбородок. Сергей Дмитриевич очень любил смотреть на нее, когда она сидела так, и даже сейчас невольно залюбовался красивой линией руки и твердыми, но очень женственными очертаниями подбородка и губ.
— Это по поводу вчерашней презентации в вашем казино, — сказал майор.
— А почему вы пришли именно ко мне? То есть, я ничего не имею против, но я ведь всего-навсего подаю напитки…
— Дело в том, что это касается вашего соседа Забродова, так что я как бы убиваю одним выстрелом двух зайцев.
— А! — Алла Петровна рассмеялась. — Вы по поводу этой ссоры? Неужели у Старкова хватило ума написать жалобу? Уверяю вас, что это сущая чепуха.
Старков сам же все и затеял. Мне, говорит, нужна читательская критика. Ну, Забродов и выдал критику.
А Старков, естественно, обиделся. Он-то думал, что критика — это когда хвалят, а оказалось наоборот. А перед этим он раз пять по пятьдесят граммов коньяка принял, я считала, это у меня профессиональное. Да шампанское сверху… Можете записать в своем протоколе, что Старков сам во всем виноват. Кричал, руками махал, а когда Забродов ушел, он за ним побежал, и лицо у него было такое… Ну, по-моему, у него кулаки чесались. В общем, вел себя, как свинья. Пишите, пишите, я не боюсь. Если увижу, прямо в глаза ему скажу, не посмотрю, что писатель.
— Не скажете. — Гранкин вздохнул. — Старкова сегодня ночью убили. Застрелили из пистолета.
Алла Петровна прижала ладонь к губам, словно запоздало хотела их запечатать.
— Ой, — тихо, как-то совсем по-бабьи выдохнула она, — как же это? Что же это я вам тут наговорила?
— Да, — сказал Гранкин, — в свете ваших показаний дело представляется не слишком сложным. Особенно, если Старков дал Забродову по физиономии. Некоторые газеты утверждают, что так оно и было.
— Да чепуха это! — горячо воскликнула Алла Петровна. — Да не было этого ничего! Ну, поспорили они немного… Кого вы слушаете? Каюсь, наболтала, хотелось соседа выгородить. Вы же знаете, бабий язык, что помело. А про газеты вы мне не говорите, знаю я, из каких газет у нас вчера корреспонденты были. Они за свой рейтинг сами утопятся и мать родную утопят, не задумываясь.
— М-да, — неопределенно промямлил Гранкин. — У вас чайник кипит, между прочим…
Алла Петровна встала и занялась чайником.
— Вы не переживайте, — сказал Гранкин, глядя ей в спину. — Не забивайте себе голову тем, что ваши показания могут повредить Забродову. Вот если вы от них откажетесь, это может повредить следствию. А Забродову повредить, знаете ли, трудно. Больше, чем он сам себе навредил, вы ему не навредите.
— Ну, конечно, — с недоверием в голосе откликнулась Алла Петровна.
— Уверяю вас. Я, вообще-то, не имею права, но раз такое дело… Сторож в гараже видел убийцу. Лица он не разглядел, но зато уверен, что человек, застреливший Старкова, был одет в камуфляж. Это вам ни о чем не говорит?
Алла Петровна обернулась, держа в руках заварочный чайник. Она кусала губы и сильно хмурилась.
— Мало ли что — камуфляж, — медленно проговорила она. — Камуфляжа этого на любом базаре навалом.
— Вы просто прирожденный адвокат. Камуфляж сам по себе действительно ни о чем не говорит, но вот вкупе со вчерашней ссорой наводит на некоторые мысли. Как вы полагаете?
— Н-не знаю, — задумчиво проговорила Алла Петровна, совершая чайником осторожные круговые движения, чтобы чай быстрее заваривался. — А почему охранник не разглядел лица?
— А, — отмахнулся Гранкин, — старый прием. Чулок на голову, и ты Фантомас.
Шинкарев вдруг вспомнил о том, что второй чулок до сих пор лежит в кармане его куртки, и на мгновение закрыл глаза. Вот так и попадаются, подумал он. Вот так вас, дураков, и ловят…
Разговор между тем продолжался так, словно Сергея Дмитриевича вовсе не было на кухне. Это его вполне устраивало: нужно было отдышаться и решить, что со всем этим делать. Надо же, подумал он, куда меня занесло…
За писателей взялся. Это жена мне уши прожужжала:
Старков, писатель, презентация… Черт, я ведь даже не знаю, где он живет. Я не знаю, а мой непутевый братец знает. Он, наверное, вообще знающий парень, сообразительный. Однако, пора и мне пошевелить извилинами.
Забродов… Что ж, Забродов так Забродов.
— в десять? Так рано?
— Так ведь они же поссорились, — словно оправдываясь, отвечала Алла Петровна. — И потом, я не помню точного времени. Может быть, была половина одиннадцатого.
— Неважно. Все равно Старков был убит намного позже, и нет никаких доказательств того, что он поехал домой… А кстати, Сергей Дмитриевич, давайте мы вас спросим!
— А? — встрепенулся Сергей Дмитриевич. — Меня? О чем?
— Ну, вы же, наверное, в районе одиннадцати часов были дома?
— Нет, — не подумав, ляпнул он, но тут же поправился. — То есть, да, конечно. Просто в районе одиннадцати… точнее, даже в начале двенадцатого я выносил мусор, и вот…
