Отец стучит в дверь моей комнаты и ждет. Я не шевелюсь. Через какое-то время он заглядывает ко мне:
– Можно войти?
Он переоделся и принял душ. Входит и ставит на тумбочку у моей кровати чашку чая. Нервно потирая руки, сообщает мне, что я проспала три дня подряд, что приходил врач и прописал мне антибиотики из-за воспаления горла.
– Это мама звонила? Как Диллон? Все хорошо?
Лицо отца перекошено гримасой муки.
– Ему разрезали горло.
– Значит, его заставляют есть?
Отец снова потирает щеки.
– Не знаю, что с ним делают. Его изолировали. Закрыли моего мальчика.
Я молчу, пытаясь сообразить. Диллону разрезали горло. Из-за того, что случилось в тот треклятый день.
– Мы его можем навестить?
– Да. Вставай и одевайся. – Отец открывает мой шкаф. – Это подойдет?
Он протягивает мне темно-синий джемпер. Я беру его и натягиваю через голову. Когда-то он был в обтяжку, а теперь висит на мне. Похоже, я здорово заболела.
– А ты по-прежнему жалеешь, что погиб Эдди, а не я?
Отец замирает, потом медленно идет ко мне:
– Что? Конечно нет! С чего ты это взяла, скажи, ради всего святого?
Он прижимает ладони к моим скулам и держит меня так крепко, что я не в силах пошевелиться.
– Но я же слышала. На следующий день после того, как он пропал, в спальне ты сказал: «Почему именно он?»
Отец смотрит на меня озадаченно, потом прижимается губами к моим волосам и всхлипывает:
– Нет, детка. Я говорил не об Эдди.
– О ком же?
И тут я понимаю: ответ мне ясен.
– О Мике? Ты их видел вместе, да? В тот день на Пойнте?
Отец смотрит на меня вытаращенными глазами.
– Я все поняла, – говорю я. – Ты ее с кем-то увидел, пошел за ней, но она успела уехать. А потом ты нашел на берегу ее плащ, когда искал Эдди.
Отец печально кивает:
– Мик был бойфрендом твоей мамы до меня. Она его бросила ради меня, но потом, со временем, видимо, решила, что ошиблась. Между ними опять что-то произошло, когда вам с Эдди было по девять или десять. Она чуть было не ушла от меня, но я уговорил ее остаться. Она пообещала, что больше никогда с ним не увидится. Как я понимаю, обещание сдержать ей не удалось, и я ее за это наказал. А надо было дать ей уйти.
– Прости, папа, – говорю я пристыженно.
– Не надо извиняться. Я ушел от вас, от моих детей. И с этим мне придется жить.
У него такое лицо, словно он вот растает, как восковая кукла. Мне хочется обнять его и сделать так, чтобы он не растаял. Мы соединены между собой в нашей вине.
Он ненавидел не меня, а себя.
Глава четвертая
По просьбе Диллона мне разрешили зайти к нему на несколько минут и побыть с ним наедине. Он сидит в кровати, с подушками под спиной, и решает кроссворд. Никаких трубочек к нему не тянется. И ванилью не пахнет. Но он все равно худой как щепка.
Увидев меня, он выпрямляется и протягивает ко мне руки.
– Ходят слухи, что ты славно поплавала, – говорит Диллон, крепко меня обнимая.
Чувство такое, что мы снова неразрывно связаны, и впервые со дня своего «заплыва» я рада тому, что жива. Вся злость на брата, распалявшая меня еще несколько дней назад, испарилась. Видя его здесь, в больнице, я понимаю, что с ним сотворили семейные тайны.
– Точнее, поныряла, – улыбаюсь я.
– Господи, Элси… Я не знал, что это может оказаться настолько опасно!
Он подвигается в сторону, чтобы я могла сесть рядом с ним.
– Ты ешь сам, Дилбил? Никаких трубочек?
– Понемногу. Мне дают по полпорции еды. Говорят – не буду есть, опять глотку разрежут. Я не хочу торчать в закрытой палате.
Голубые глаза моего брата кажутся слишком большими на осунувшемся лице. Не могу удержаться и пристально смотрю на него. Я все еще в поиске ответов.
– Теперь все хорошо с тобой? – спрашивает Диллон.
– Легкая инфекция. Я отключилась и наглоталась морской воды, но в целом все нормально.
Диллон вдруг наклоняется ко мне и еле слышно произносит:
– Слушай, у нас всего несколько минут, а потом придут мать с отцом на сеанс семейной психотерапии. Ты футболку нашла?
Я киваю. У меня нет сил рассказать обо всем, что произошло за последние несколько дней.
– Да, нашла. Дэнни ее прятал. А ведь ты даже не знаешь, кто такой Дэнни, да?
Диллон качает головой.
– Он – двоюродный брат Тэя. Он в ту ночь тоже был на Ханури-Пойнт. И все видел. Послушай… Тэй мне все рассказал. Теперь уже все знают, и это была не твоя вина.
Диллон плачет. Меня словно бы подбрасывает вверх, как поплавок, но я овладеваю собой, погружаюсь и стараюсь успокоить брата.
– Почему ты не пошел и не позвал кого-нибудь на помощь? Почему никому не рассказал, что случилось? – шепчу я.
Я все еще не могу понять, как это вышло, что три человека могли так долго молчать.
Диллон утирает слезы:
– Сто лет мне казалось, что я все это выдумал или что мне это приснилось. А потом у меня начались жутко яркие ночные кошмары. А когда я наконец понял, что все это могло случиться по-настоящему, я решил, что теперь уже слишком поздно. Я знал, что Эдди погиб, и я не хотел, чтобы отец и мать узнали, что я нашел его тело, но не вытащил из воды. Мне было так стыдно. Я боялся, что это разрушит нашу семью. И вдобавок моя кровь была на футболке Эдди.
– Что?! Почему?
– Когда я искал Эдди, я ударился головой о камень. Тэй пытался мне помочь и прижал мокрую футболку Эдди к моему затылку. Я это помню как в тумане. Наверное, у меня было небольшое сотрясение мозга.
Представляю, как Тэй пытается помочь Диллону. Это как-то плоховато вяжется с образом Тэя, который не вытащил тело моего брата-близняшки из воды.
Повторяю Диллону, что он ни в чем не виноват.
– Почему же ты позволил мне влюбиться в Тэя? – спрашиваю я. – Ты же все знал!
– То, что ты в него влюбилась, ко мне никакого отношения не имеет. Даже тогда, когда я ему чуть нос не сломал, ты все равно за ним побежала.
Пристыженно киваю.
– Ладно, это не важно, – говорит Диллон и берет меня за руку. – Тайное стало явным. Теперь надо с этим разбираться.
Я еще не сказала ему, что Эдди не погиб бы, если бы не я…
– Я отдала Эдди его футболку, – говорю я.
Мы слышим шаги в коридоре.
– Все будет хорошо, Дил. Только… пообещай мне кое-что, ладно?
