33
Вторая неделя судебного процесса, вторник
Самир выжил. Себастиан выстрелил в него три раза – в живот, в спину и в руку. Рука была прострелена насквозь, в животе застряла пуля. Врачи провели шесть операций и удалили часть поджелудочной железы. В материалах обвинения написано, что до конца жизни ему придется принимать лекарства, что он может пользоваться левой рукой, как прежде, и страдает от хронических болей в спине.
Но он способен продолжать учебу и планирует учиться не в Стэнфорде на деньги, полученные в качестве компенсации за ущерб от концерна Фагерманов. Это мне сообщил Блин.
Самир не только жертва и истец, он еще и главный свидетель обвинения. Единственный выживший из тех, кто был в классе. Главный козырь уродливой Лены, основа ее доказательств против меня. Я в курсе того, что он рассказал. Протокол допроса приложен к материалам дела, и я с ним ознакомилась. Точнее, я читала его столько раз, что практически помню наизусть. Самир сообщил на допросе, что я намеренно застрелила Аманду. Что я спокойно взяла ружье, и что Себастиан спокойно смотрел, как я это делаю, и потом сказал: «Давай же, сделай это. Я хочу, чтобы ты выстрелила». И потом я выстрелила. Сначала в Аманду, потом в Себастиана.
В зале суда тихо. Я вхожу и сажусь на свое место. Воздух дрожит от напряженного ожидания, как сказала бы бабушка. Даже судьи выглядят сегодня по-другому. Пыжатся от важности, как в первый день процесса.
Самир выступит не раньше следующей недели. У него были дела в Стэнфорде, и суд поменял наши выступления местами. Вот почему все так взволнованы. Они ждут моего рассказа. Учитывая, что все в курсе того, что скажет Самир, я не понимаю, откуда это волнение. Ничего из того, что я скажу, не повлияет на его рассказ. Сандер сказал, что показания Самира следует воспринимать в контексте ситуации, в которой он находился, и что в его наблюдениях есть сомнительные моменты. Но я знаю, что ему поверят. Потому что Самир из тех, кому люди верят.
Сандер начал с вопросов обо мне. Спросил, сколько мне лет, хотя эта информация известна абсолютно всем, спросил, где я живу, и я ответила не «Юрсхольм», а с «мамой, папой и младшей сестрой, которой пять лет и ее зовут Лина». Потом он спросил, как я учусь в школе, я отвечаю «довольно хорошо». Сандер отмечает «очень хорошо». Закончив разогрев, он переходит к тому, что произошло. Сандер раньше сообщил мне, что не собирается фокусироваться на том, как Самир воспринял произошедшее, но попросит меня рассказать о событиях в классе.
Но в суде он начинает с вопроса о попытке самоубийства. Я рассказываю о том, как плохо он себя чувствовал, о злоупотреблении алкоголем и наркотиками, о том, как все это было тяжело для меня, о моем романе с Самиром, о том, что сделал Себастиан, когда я его бросила, о нашей встрече в больнице.
– Расскажи, что было после того, как Себастиана выписали из больницы? Сможешь?
Себастиан вернулся домой через неделю после Нового года – в день, когда снова начались занятия, но оставался на больничном еще две недели. Поначалу я думала, что ему стало лучше. Он перестал тусить, перестал устраивать вечеринки на двести человек и летать по выходным в Барселону, Нью-Йорк или Лондон. Он хотел все время проводить со мной. Все время, хотя мне нужно было ходить в школу. Он перестал говорить о будущих поездках и вечеринках. Он хотел только быть наедине со мной. У него дома. Отец нам не мешал, он заезжал домой только сменить одежду между командировками. Я принимала спокойствие Себастиана за хороший знак. Он не нажирался, не принимал наркоту, по крайней мере, в таких дозах, как раньше. Когда звонили его приятели, а я была с ним, Себастиан не брал трубку. А если все же решался встретиться с друзьями, то приглашал их к себе, но даже так мог спокойно уйти в другую часть дома, предоставив гостей самим себе. Иногда даже я не могла его найти.
Видно было, что он в депрессии, но со мной он был нежным и влюбленным. Никогда раньше он не был со мной так нежен, как в те первые недели после выписки, когда все дни проводил в пижаме. И я тоже была влюблена. Как же иначе?
В конце книги про Гарри Поттера, в которой они бьются не на жизнь, а на смерть с Волан-де-Мортом, Рон с Гермионой целуются. Целуются, потому что думают, что умрут. Их примеру следуют Харри и Джинни. Думаю, Себастиан так нежно любил меня, потому что осознал, что мог умереть. И я тоже была влюблена, потому что думала, что он мог умереть. Только теперь я понимаю, что он уже тогда знал, что умрет, или, по крайней мере, понимал, что может умереть, стоит ему захотеть, поскольку от жизни до смерти – один шаг.
Разумеется, этот период яркой влюбленности быстро закончился.
Мы говорим о Клаесе. Сандер попросил рассказать, что он говорил и делал.
– У Себастиана были сложные отношения с отцом? Вы говорили об этом?
Я рассказываю. Об остальном тоже. О Лукасе, о маме, о Лаббе, о вечеринках, о Деннисе, о наркотиках, о Самире, обо всем.
– Можешь рассказать о состоянии здоровья Себастиана?
Я рассказываю.
К пасхальным каникулам я поняла, что улучшений не наступает. Другие поняли это раньше, даже Аманда. В конце февраля Себастиан уже не требовал покоя. Ему не нужно было отключать телефон и изображать болезнь, чтобы избежать мероприятий. Мы были одни, потому что никто больше не хотел быть с нами. «И жили они долго и счастливо» работает только в книжках. В реальной жизни все не так. Любовь не способна спасти мир и даровать людям вечную жизнь.