Памяти разорвав струю, Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо. Имя тебе Казимир. Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего. От красоты якобы растерзаны горы земли твоей. Нет площади поддержать фигуру твою. Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке! Что, ты человек, гордостью сокрушил лицо? Только муха жизнь твоя и желание твоё — жирная снедь. Не блестит солнце спасения твоего. Гром положит к ногам шлем главы твоей. Пе — чернильница слов твоих. Трр — желание твоё. Агалтон — тощая память твоя. Ей Казимир! Где твой стол? Якобы нет его и желание твоё ТРР. Ей Казимир! Где подруга твоя? И той нет, и чернильница памяти твоей ПЕ. Восемь лет прощёлкало в ушах у тебя, Пятьдесят минут простучало в сердце твоём, Десять раз протекла река перед тобой, Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе. «Вот штука-то», — говоришь ты и память твоя Агалтон. Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым. Меркнет гордостью сокрушённое выражение лица твоего, Исчезает память твоя и желание твоё ТРР.
18 мая вынесли тело для отъезда в Москву. Процессия медленно прошла по Невскому к Московскому вокзалу. Укреплённый гроб стоял на грузовой машине, обтянутой красной тканью, борта были откинуты, закрытый гроб со всех сторон виден. Хоронили без оркестра. Машину расписал в супрематическом стиле Суетин — красный, чёрный, зелёный цвета. К бамперу спереди была прикреплена картина «Чёрный квадрат». Перед машиной несли множество венков, за гробом шла толпа народу. Многие присоединялись к процессии, поражались, спрашивали, что это такое, кого хоронят. На вокзале гроб сняли с машины и поместили в товарный вагон, чтобы везти в Москву. С ним ехали Суетин, Рождественский, Клюн, Лепорская. На вагоне был также нарисован чёрный квадрат. Родственники ехали отдельно, в мягком вагоне.
Малевич завещал сжечь его в только что построенном крематории. Он находился возле Донского монастыря. Рождественский и Суетин получили пропуска, по которым можно было спуститься вниз, в подвал, и через щели наблюдать сам процесс сожжения. Рождественский вспоминал, что сначала было видно только ослепительно-белую, плотную и раскалённую атмосферу, не похожую ни на что в мире. Потом появилась тачка в форме конуса, сделанная из металлических труб. На тачке, уже без гроба, лежало тело Малевича. Тачка въехала в это белое неземное пространство. Вспыхнули волосы, затем одежда, и затем разом поднялся огромный, высокий красный факел. Он втянулся кверху, вошёл в белый жар и растворился в нём. Стал гаснуть, гаснуть — и ничего не осталось. Материя была уничтожена.
Урну с пеплом через несколько дней, 21 мая, похоронили в Немчиновке. На захоронении народу было немного. Из чиновников присутствовали Давид Штеренберг и Михаил Кристи. Из художников — Иван Клюн, Вера Мухина, Надежда Удальцова и Александр Древин, Борис и Мария Эндеры, Владимир Татлин и др. Выкопали неглубокую, меньше метра яму, зацементировали, залив несколькими вёдрами раствора, и засыпали землёй. Над ней установили деревянный куб, сделанный Суетиным. На одной из сторон изобразили чёрный квадрат, а на дубе прибили доску со словами:
«Здесь погребен прах великого художника К. С. Малевича (1878–1935)».
На ветвях дуба развесили венки; для этого дела подсадили на дуб Юдина, который лазил по дубу и прикреплял венки к ветвям проволокой. Уна Малевич с подругами долго потом приходила к этому кубу, если шли в поле гулять — обязательно туда заходили. «Дорога была хорошая, — вспоминала она, — рожь, васильки, цветы разные полевые, дорогой нарвём и положим на могилу».
Куб вскоре стал разрушаться, предполагалось поставить памятник по проекту Суетина (колонну-архитектон), но этого сделать так и не удалось. Потом началась война. На дубе располагался пункт оповещения о налётах на Москву немецкой авиации. Однажды, играя под дубом, деревенские дети откопали урну с прахом Малевича и разорили её, но ничего ценного не нашли. В 1942 году в дуб попала молния, и он сгорел, но остатки его простояли до 1960-х годов. В 1944 году, приехав в Немчиновку, Уна нашла на могиле отца только пень. Она взяла немного земли и закопала на могиле матери, Софьи Михайловны, на кладбище в Ромашкове. Позже, в 1980-х годах, Уна вместе с племянницей Софьи Михайловны Галиной Жарковой установили на погосте плиту с именем.
В конце 1950-х годах площадь полей была расширена, дуб окончательно выкорчевали, и всё, что осталось от могилы, тоже выбрали из земли. Теперь на месте могилы были поля, которые распахивались и засеивались.
В 1988 году Дмитрий Лихачёв и Константин Рождественский установили примерно в двух километрах от места захоронения, уже на территории посёлка, белый бетонный куб с красным квадратом на одной из сторон.
