Шуру попросили забрать мамины вещи. Он заглянул в тумбочку. Там лежала какая-то бумага. Он сразу узнал мамин почерк. Там было написано, что Дина Львовна Ботаник передает в дар принадлежащий ей дом в Подмосковье и прилежащий к нему участок в шесть соток своему внуку Ботанику Григорию Александровичу. Число, подпись. Теперь эта дарственная не имела силы.
Маму похоронили на следующий день. Шура знал, что Гришка обижается, что не подождали несколько дней. Как он мог объяснить, что боялся ей навредить. Тут считается, что чем быстрее предают земле, тем меньше страдает душа умершего. И еще он знал, что надо ехать в Москву и не тянуть с этим, хотя сил не было. Мама хотела решить все имущественные вопросы. Она не любила откладывать серьезные дела. В первую очередь надо перевести дачу на Гришку. А что он еще мог для нее сделать?
Несколько дней назад встретил Шломи, отца Ицика. Говорили о войне. Шура сказал, что, слава богу, начали наземную операцию. Шломи усмехнулся:
– Все это спектакль. Только наших ребят убивают не понарошку.
Сказал, что недавно приходили друзья Ицика, рассказывали, как это происходит. Только они продвинутся в глубь территории, как Тони Блэр с болью констатирует, что израильтяне убивают стариков и детей. Можно подумать, что на войне можно убивать выборочно… Тут же дается команда остановиться. Общественность затихает. Новый приказ – вперед, но теперь уже Путин недоволен. Насралла веселится. Кидает себе ракеты и в ус не дует. Он-то отлично знает, что мы умеем, если захотим. Но мы ждем. Чего ждем? Сколько ребят погибло. Ради чего?
Позвонил Гришка, спрашивал, когда он приедет. Торопил. Шура пытался объяснить:
– Ну, как ты не понимаешь?! Ну, не могу я уехать, пока тут все не закончится.
Гришка помолчал немного, потом сказал:
– Я понимаю.
Война закончилась так же внезапно, как и началась. Вначале ругали правительство, потом надоело, потом и вовсе стали забывать. Жизнь продолжалась. А что, собственно, произошло? Все как обычно. Все пройдет. Савланут. Билет Шура купил без проблем. Он улетал в середине сентября. На работе попросил отпуск. Там были недовольны, но в итоге дали. Если бы не согласились, он бы упрашивать не стал. Рано или поздно все равно выгонят. А может, и не выгонят? Он чувствовал, что надо не суетиться и делать то, что решил.
Провожала Рита. Ее машина была в очередной раз сломана, поэтому ехали на Шуриной. Когда подъезжали к аэропорту, Шура не заметил лежачий полицейский, и их здорово тряхануло. Рита засмеялась:
– Не видишь препятствий на пути…
Он вздохнул:
– Ой, не вижу.
Помолчали. Ему хотелось поскорей остаться одному, но он боялся ее обидеть.
Рита спросила:
– Шурик, ты вернешься?
– Куда ж я денусь? Надо же у тебя машину забрать.
Когда проходил паспортный контроль, вдруг вспомнил, что не знает, где ключи от дачи. Теперь никто не знает.
Домодедово, бывший аэропорт локального значения, встречал шумом и броским архитектурным дизайном. Он не узнавал Москву.
Гриша сказал:
– Глянь, как все гламурненько! Когда ты уезжал, этого не было.
– Я вообще из Шереметьева улетал.
– Нравится?
– Класс…
Гришка засмеялся:
– Ничем тебя не удивишь! Стареешь.
Вышли на улицу. В Москве шел дождь. Это был московский дождь. Невесомые капли медленно опускались на лицо, одежду, но все оставалось сухим. Было тихо, и не было шумных порывов ветра. На мгновение выглянуло солнце и опять зашло. Мягко падали капли.
Гришка сказал:
– Пошли скорей. Нас такси ждет. Я заказал.
В машине Шура спросил с подчеркнутым безразличием:
– А что Анатолий Палыч уже не дает кататься?
– А тебе в такси плохо?
– Да нет. Мне отлично.
– Я же сейчас один живу.
Шура опешил:
– Как один? Где?
– На нашей квартире. Ну, которую сдавали.
– А на что ж ты живешь?
– Подработку нашел. Довольно нехилую. Дизайн интерьеров. У людей бабки появились, и все сразу эстетами стали.
– Молодец ты, Гришка!
Он сразу узнал свою квартиру, хотя присутствие множества жильцов наложило сильный отпечаток на ее внешний вид. И все-таки он учуял тот детский, настоящий запах своего жилья. Он ходил по комнатам, и у него было ощущение, что он вернулся на место, которого давно нет. Гришка приготовил его комнату. Даже постель постелил. Он вышел на балкон. Двор совсем не изменился. Оказывается, есть Москва. Зачем он тогда уехал? И как он смог решиться? Он попытался оживить свои воспоминания. Вроде бы ему все опостылило. И что? Внизу у подъезда громко разговаривали две женщины. Обе были одеты броско, в короткие распахнутые полушубки и яркие сапоги. Хотя на улице было совсем не холодно. Одна из женщин громко возмутилась:
– Кто тебе сказал?! Никогда у меня «кашкая» не было. Я его вообще не люблю! Ты меня, наверное, с Надькой спутала. Это она Сашке своему всю плешь проела: купи «кашкай», купи «кашкай»! Он и купил. Только чтобы отвязалась.
Ее собеседница неодобрительно покачала головой.
Первая продолжала:
– Прикинь, а мой-то сюрприз готовит. Молчит, зараза. Но я-то чувствую, что тачку подарит. И ведь никогда не спросит, что я хочу. Все сам решает. Прикатит «бээмвушку» какую-нибудь, что я с ней делать буду?
Подруга безнадежно махнула рукой:
– Не говори… Они все такие…
Шура прислушивался и не мог понять, шутят они или говорят серьезно. Он пытался вспомнить, как говорили раньше, и, может, он сам так же говорил и просто отвык. Ведь это его город. Но он не помнил.
Он посмотрел вверх. Прямо над его головой завис красный воздушный шарик. Висел и не падал. На его шестилетие отец принес такой. Он проснулся рано, лежал и предвкушал именинный сюрприз. Дверь приоткрылась, заглянул отец, а за ним показался шарик. Папа отпустил нитку, шарик дернулся вверх и завис под потолком. Шура не мог оторвать глаз. Спросил:
– А как его теперь спустить?
Папа сказал:
– А никак. Он теперь там будет жить.
Шура не возражал. Целый день ходил проверять, висит ли шарик. Шарик висел. Потом все-таки не выдержал, спросил у отца, как тот держится и не падает.
– Закон физики.
Его тогда мало интересовали законы физики, интересовала тайна. Папа вечером все-таки шарик достал. На нем было написано: «Шурик. Шарик Шурик». Он снова пережил это состояние восторга, которое возвращалось всегда, когда он видел такие шарики. Ощущение счастья, которое только начинается… Как он любил ждать и предвкушать такие моменты. Когда это прошло? И чего он сейчас ждет? Он настолько привык делать то, что надо. Кому надо? Почему-то он думал, что ему самому надо, что ему нравится такая жизнь. А что ему правда нравится? Он не помнил.
