Севастополь, Севастополь, белый город на холмах, Много крови, много славы в Черноморских берегах…Людям некогда, люди заняты, а ветер свободен. День и ночь он летает по местам славы, политым кровью. Побывает на Малаховом кургане, поплачет на местах бывших бастионов, пошумит деревьями Исторического бульвара и отпоет панихиду на Братском Ккадбище. Внезапно промчится по улицам Севастополя, вспенит воду широких рейдов и непрерывным, животворящим потоком льется через жадно дышащие легкие в кровь севастопольцев. В крови севастопольцев много ветра, солнца, соли моря и славы родных мест. Миша Псиол был потомственный севастополец.
Когда Мише исполнилось шесть лет, его отец, командир корабля, решил, что пора сына научить хорошо плавать. Вызвал пожилого боцмана:
– Вот что, Митрыч. Надо сынишку научить плавать. Ты это организуй, научи и доложи. Занятия в свободное время и во время купания команды.
Митрыч приступил к делу. Был вызван на совещание судовой парусник. Парусник соорудил особую «справу» из парусины, которая плотно охватывала весь корпус ученика, оставляя свободными руки и ноги. К спине был привязан длинный, тонкий, но крепкий линь. Испуганного и хныкающего Мишку поймали и не без труда облекли в это сложное приспособление. Когда его спустили осторожно за борт в теплую, спокойную воду, он инстинктивно, старательно заработал руками и ногами, стараясь удержаться на поверхности. Когда же начинал тонуть и пускать пузыри, сверху раздавалась команда боцмана: «Выбирай», – и его вытаскивали на поверхность. Скоро он полюбил эти уроки и сам просил отпускать его как можно чаще к отцу на броненосец.
В один прекрасный день боцман доложил, что «они уже плавають». Состоялся экзамен. Мишку выкинули за борт. Отец посмотрел, покрутил ус и разрешил сыну купаться без «справы» с матросами, под их наблюдением. И Миша зажил жизнью черноморского дельфина.
Шли годы. На рейде, на кораблях, каждые полчаса били склянки, отбивали неумолимо текущее время. Под их мелодичный перезвон как-то незаметно пришел тот момент, когда чернявый, симпатичный, небольшого роста крепыш очутился в огромном желтом здании Морского корпуса на Васильевском острове в Петербурге и сел на скамью с другими мальчиками-подростками. В этот момент судьба связала нити жизни Миши Псиола и Володи Пасвика. Немного подумав, судьба отмерила семь с половиной лет, отметила в книге своей: «Конец» – и поставила крест. У судьбы так много забот. Так беспокойны и нетерпеливы стали люди. Так трудно стало сводить концы с концами. Судьба вздохнула и перевернула страницу…
Петербург и Морской корпус были для Миши лишь этапами на пути к заветной цели – быть морским офицером и вернуться в Севастополь. Он полностью слился с корпусной жизнью, но тяготился Петербургом, его шумом, зимним холодом, дождем и туманами. В отпуск он почти не ходил. Все свободное время проводил в атмосфере курилки, где такие же «эксперты», как он, бесконечно обсуждали все тонкости флотской жизни и службы. Часто можно было его видеть с гитарой, задумчиво что-то мурлыкающего или аккомпанирующего певцам-любителям. Скучал он по Севастополю, по солнцу и теплому морю. А годы шли. Зимой – Петербург, занятия, парады, отпуск на Рождество, на Пасху. Летом – корабли, учебное плавание, здоровая жизнь в море. Как-то незаметно прошла эта школьная лестница, и мы вступили на последнюю ступень и шагнули в новую жизнь.
Дом без четырех углов не строится. Так и Мишин дом имел четыре угла: Россия, Государь, Флот и Севастополь. Остальное все приложение к основному.
Пришла война, и пришло время одеть офицерскую форму. Прозвучали незабываемые слова Государя Императора: «Призываю на вас Божие благословение – поздравляю вас с производством в мичманы»… Кончилась юность.
Пасвик (мы называли его кратко – Пик) вышел в Балтийский флот, море его предков. Псиол и я – в Черное море. Расстались, но встретились еще раз, в последний раз…
* * *
Миша был назначен на линейный корабль «Иоанн Златоуст», которым когда-то командовал его отец. Я плавал на миноносцах. Мы очень редко встречались, так как мне почти не приходилось бывать в Севастополе, на который базировалась бригада линейных кораблей, но в Батум, Одессу, Новороссийск и Румынию до меня доходили вести, что Миша хорошо служит и блестящий морской офицер.
Про Пасвика я знал меньше. С частями второго Балтийского экипажа он попал на один из островов, где были установлены батареи тяжелых морских орудий для защиты прибрежной полосы на случай возможной высадки неприятеля. Позже он вернулся на один из кораблей. Жизнь ставила каждому из нас свои задачи, и выполнение этих задач составляло жизнь. Каждый шел по своему пути.
Но вот неожиданно для нас грянула революция. Мы о ней не думали, мы ее не ждали, нам она была не нужна. Находясь в составе Дунайской флотилии, мой миноносец затерялся среди каналов, плавней и камышей устья Дуная. День и ночь мы были заняты войной, боевой работой. Думать о каких-то беспорядках там, где-то далеко, не было времени и желания. Те, кому это надлежало, должны были прекратить безобразия. Вести приходили с большим опозданием, вызывали недоумение и были все тревожнее. И когда пришла весть об отречении Государя, все притихли, пораженные внезапным горем, точно осиротели, замолчали. Молчали офицеры, молчала команда. Грозное это было молчание. Все поняли, что порвалась цепь великая, порвалась, и теперь ударит, страшно, беспощадно…
