Флэш говорил на повышенных тонах. Это имеет значение… Патриция привыкла слушать не только что ей говорят, но и – как. Предвосхищая вопрос, который неминуемо должен был последовать, когда Уэсли немного успокоится, она сказала:
– Я тоже ужасно испугалась. Но причины несколько другого… Теперь смотри. Ты рассказывал мне обо всех этих мирах, которые видел, когда был в Лабрисфорте. Ты видел государства, где у людей отнимают свободу, видел лабиринт, и огненную клетку… И думал о том, что делать, если весь наш мир станет похож на клетку или лабиринт.
– Не в прямом же смысле…
– Нет, постой, я понимаю, что не в прямом. Я пытаюсь заглянуть глубже. Ты видел врага и пытался найти способ борьбы с ним. Хотел найти ответ – как ты, именно ты, сможешь бороться с этим врагом. Я ничего не путаю?
– Ну, примерно так… Да я же сам тебе всё это говорил, ты просто пересказываешь мои слова, Пат.
– В этом всё и дело. Когда я видела Лабрисфорт, у меня возникали совершенно другие мысли.
– Ты видела Лабрисфорт? Ничего не понимаю. Когда? Как ты могла его видеть?
– Ну, смоталась на выходных в Лотлорн, заплатила за прокат катера, и мы подплыли, насколько можно, к Лабрисфортской скале.
– Надо же – и ничего мне не сказала … Отлично!
– Ну, не думаю, что это имеет такое уж важное значение…
Уэсли покачал головой.
– Да ладно тебе. Я не собиралась скрывать, но нужно было всё уложить в голове. Теперь-то я ведь тебе говорю. В общем, со мной было так: я не думала о диктатурах и катастрофах, которые происходят из-за человеческой глупости. И о будущем мира, и о борьбе с несвободой тоже. У меня в голове было что-то совсем другое. Мне просто стало непереносимо тяжело, вспомнилось прошлое… Мне казалось, что если я как можно быстрее не уберусь подальше от этого места, то сойду с ума от тоски. И всё.
– Что – всё? Я не понимаю, к чему ты клонишь. Твои психологические дебри – слишком большая заумь для меня.
– Да нет же, всё просто. У нас были разные причины не помочь тонущей Полли. И присутствие в этой тюрьме – или около неё – вызывает у нас разные мысли и ассоциации.
– Твою прогулку по воде вряд ли можно назвать «присутствием около этой тюрьмы».
– Так и воздействие Лабрисфорта на меня было слабее. Окажись я в его стенах – может, я тоже увидела бы другие реальности. Но не думаю, что они были бы теми же самыми, которые видел ты. А будь Лабрисфорт какой-то совершенно объективной сущностью, которая живёт своей жизнью – наверное, мы должны были бы видеть и чувствовать одно и то же. Вот что я хотела сказать.
Патриция замолчала. Тишина в кабинете стала почти осязаемой. Уэсли казался спокойным, но так, как будто сохранить это спокойствие ему стоило немалого труда.
– А я считал, ты мне веришь, – медленно произнёс он, когда молчать дальше не осталось уже ни сил, ни смысла.
– Да как ты не поймёшь, Уэс? Я тебе верю! Я имею в виду только одно: другой на твоём месте мог бы увидеть что-то другое. В этом, мне кажется, ответ на загадку Лабрисфорта. То есть, не сам ответ, а первый шаг к ответу. По-моему, наша с тобой встреча – сейчас, взрослыми – это случайность, счастливая случайность. Мы не должны были встретиться, не должны были получить возможность сопоставить наши ощущения и мысли. Это происшествие с Полли – оно, конечно, повлияло и на тебя, и на меня. Но для каждого из нас в отдельности оставалось просто тревожным воспоминанием из детства. И только когда мы поняли, что оба были там, стала очевидна эта связь, связь с тюрьмой.
– Ты можешь думать всё, что угодно. Но я побывал в Лабрисфорте и в его чёртовых параллелях, и это не мои выдумки, не галлюцинации и не хренов субъективизм – или как там это ещё называется. Как ты объяснишь мою встречу с Грэгори Пинго? Как я мог вообразить себе человека, который реально существовал? А Ральф Фортадо и Стэнли Голд? Они связаны с параллельными мирами Лабрисфорта. Они не знали этого, но чувствовали на протяжении всей жизни. Керк Шеви не хотел идти со мной, потому что предвидел свою смерть. И полоумный Мьют знал о том, что Лабрисфорт – это больше, чем просто тюрьма. Ещё бы ему не знать – ведь это именно Лабрисфорт свёл его с ума и превратил в чудовище! Может, для тебя всё это только болтовня, или забавные примеры из твоей психологической практики. Но для меня они – реальные, живые люди. Я был там, я знал их…
– Нет, подожди, Уэсли. Я ничего не отрицаю. И Ральф, и Голд могли быть связаны с Лабрисфортом, как и мы с тобой. Но вовсе не обязательно, что они воспринимали эту связь так же как ты. Для них это могло быть что-то своё, другое.
– Ещё всего один вопрос. – Тон Уэсли стал нарочито холодным. – Неприятность, которая произошла с моими глазами – тоже результат творчества моего воображения? Или я подсознательно стремился ослепнуть, а?
Патриция начала злиться:
– Ты всё время пытаешься перевернуть мои слова с ног на голову. Я не говорила, что Лабрисфорта не существует, и ты его себе вообразил. Единственное, что я уже битый час пытаюсь тебе втолковать: Лабрисфорт – это нечто, что любой, кто с ним связан, видит по-своему. Для тебя это воплощённое стремление к превосходству – нет, не перебивай, дай договорить! – Патриция повысила голос, не позволяя Флэшу прервать её. – Ты не можешь отдать свою жизнь за какую-то тонущую девчонку, для этого твоя жизнь слишком дорога. Но вот за всё человечество, в борьбе с несвободой, со злом – ты готов ею пожертвовать. Это достойная цель.
А для меня Лабрисфорт – это сумасшествие… Я с детства была помешана на том, что могу стать сумасшедшей, как брат моей матери. И случай с Полли попал в эту же точку. Звучит странно, но я не полезла в воду потому, что боялась сойти с ума. Долго объяснять, откуда такая связь возникла в моём воображении. Но так уж получилось. Фортадо, Шеви, Стэнли Голд и все остальные не были в тот день в парке «Перекрёсток», но наверняка стояли около других «прудов»… Около своих «прудов». Все попали в какое-то испытание, испытание Лабрисфорта. И не выдержали его. Каждый по своим причинам. Слабость, которую ты проявил однажды, может стать твоей навсегда. И для тебя тьма всегда будет носить маску этой твоей слабости. И пока не сорвёшь маску – не узнаешь, что же на самом деле скрывается за ней.
Говоря всё это, Патриция не исключала возможности, что Флэш окончательно разозлится и впредь не захочет её видеть. Но она не желала оставлять никаких недоговоренностей. Она сказала всё, что думала – и это принесло облегчение. Но корме того появилась и какая-то пустота, которую пока нечем было заполнить.
«Наверное, так ощущает себя воздушный шарик, из которого вышел весь воздух. Вот только летел – и на тебе, валяется на земле. И думает: «А дальше-то что?..»
– Я не хочу больше об этом говорить, – устало произнёс Уэсли. У него было такое чувство, как будто где-то он всё это уже слышал. Если не то же самое, то что-то похожее. – По-моему, когда я блуждал по моему воображаемому Лабрисфорту, я понимал в сто раз больше, чем теперь. Конечно, может, мне только так казалось… Но это было хотя бы что-то. В общем, я думаю, на сегодня уже достаточно сказано. Пора нам попрощаться и подумать – каждому по отдельности.
