– Договор с Солнышком – это же просто шутка. Я не ожидаю, что ты…
Она чувствовала себя так неловко, что не смогла закончить фразу. Возможно, она внезапно осознала, что выйти за Фредди – это было именно то, чего она хотела, и поэтому ей было немного грустно. Ее глупые надежды на «и жили они долго и счастливо» превратились в шутку, и она ощущала себя посмешищем.
Фредди взял Лору за руку и развернул ее лицом к себе.
– Договор есть договор, и я свое слово держу!
Лора выдернула руку. В эту секунду все ее сомнения по поводу их отношений, страх потерпеть неудачу и чувство бессилия из-за своих недостатков сошлись в одной точке и превратились в страшный шторм.
– Не переживай, – запальчиво сказала она, – тебе не придется придумывать «достойный путь к отступлению»! Я полностью отдаю себе отчет в том, что в наших отношениях я пытаюсь перепрыгнуть через голову!
– Прыгнуть выше, – тихо сказал Фредди. – Правильно – «прыгнуть выше своей головы».
Он не хотел, чтобы его увлек эмоциональный водоворот, который раскручивала Лора, но понимал, что она не будет его слушать.
– Я не нуждаюсь в подачках! Бедная Лора! Не смогла удержать мужа, польстившегося на чьи-то трусики, и единственное свидание, которое у нее было за столько лет, оказалось настоящей катастрофой – так ты подумал, Фредди? Пригласить ее на свидание, чтобы ей показалось, что она чего-то стоит, а потом, когда появится кто-то получше, мягко ее отшить?
Словно певчая птица, пойманная в сеть, Лора, чем больше билась, тем сильнее запутывалась, но не говорить она не могла. Она понимала, что ведет себя неразумно, что ему больно это слышать, но не могла остановиться. Вылетали оскорбления и обвинения, а Фредди молча стоял и ждал, пока она выдохнется, и когда она развернулась, чтобы идти в дом, он крикнул ей вслед:
– Лора! Да ради всего святого, женщина! Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Я и так собирался сделать тебе предложение. – Он сокрушенно покачал головой. – Я уже все придумал. А Солнышко меня опередила.
Лора замерла, но она не смогла посмотреть ему в лицо, не смогла и остановить отчаянный, смертельный удар, который окончательно разбил ее сердце.
– Я бы ответила «нет», – сказала она, и это было ложью.
И она вошла в дом. Слезы беззвучно стекали по ее щекам, а где-то в темноте розария раздавались рыдания кого-то другого.
Глава 47
Юнис
2013 год
Порша устроила пышные проводы печенью. Она хотела устроить их в соборе Святого Павла или в Вестминстерском аббатстве, но, обнаружив, что, даже будучи неприлично богатой, она не могла себе это позволить, Порша остановилась на танцевальном зале элитного отеля в Мейфэре[55]. Юнис сидела в самом конце, на указанном ей месте (ее стул – как и все остальные – был украшен вычурными черными бантиками из шифонового шелка), и осматривала сверкающий зал. Он был действительно шикарный – с деревянной двустворчатой дверью, старинными зеркалами от пола до потолка и, если судить по звучанию «Лакримозы» Моцарта, самой современной звуковой системой. А может, Порша спрятала за какой-то ширмой целый симфонический окрестр и хор? Зеркала отражали гигантские композиции из экзотических лилий и орхидей, которые выглядели на полках и подставках, как белые триффиды[56].
Юнис пришла с Гэвином – другом Бомбера еще со школы, который сейчас зарабатывал на жизнь тем, что стриг, красил и приводил в порядок волосы и настоящих, и дутых звезд. Список его клиентов был одной из причин, почему Порша его пригласила.
– Черт возьми! – прошептал Гэвин себе под нос (ну, почти прошептал). – Вот тебе и подкупленная толпа. Большинство этих людей не знали Бомбера из Бардо.
Он надменно улыбнулся фотографу, который рыскал между рядами стульев, снимая изображающих печаль людей, которых может узнать публика. Порша продала права на освещение этого события какому-то глянцевому журналу, в чтении которого интеллигентной даме не стыдно признаться только парикмахеру. Большинство мест занимали друзья Порши, ее партнеры и любители поживиться за ее счет, но были здесь и знаменитости, выделявшиеся в общей массе, словно редкие блестки на скучном платье. Друзей Бомбера усадили сзади, вокруг Юнис и Гэвина, в театре это были бы самые дешевые места.
В передней части зала на столе стояла урна, украшенная гирляндой цветов, с одной ее стороны располагалась огромная фотография Бомбера в рамке («Он бы это фото ни за что не выбрал, – прошептал Гэвин, – у него такой хаос на голове»), с другой стороны – фотография Бомбера и Порши в детском возрасте: Порша сидела на раме велосипеда перед Бомбером.
– Она наверняка тогда головой об раму стукнулась, да? – Гэвин кипел от злости. – Она даже не дает ему стать звездой на, черт ее побери, собственных похоронах! Но я все же смог убедить ее пригласить некоторых настоящих друзей Бомбера и включить кое-что в это чертово фиаско, что понравилось бы Бомберу.
Это впечатлило Юнис.
– Как тебе это удалось?
Гэвин ухмыльнулся:
– Шантаж. Я сказал Порше, что пообщаюсь с журналистами, если она откажется. «Сестра-эгоистка пренебрегает последними желаниями брата» – такое название не очень хотелось бы увидеть ее издателю, и она это понимает. Но, раз уже речь о нем зашла, где Брюс с начесом? – Он осмотрел ряды голов перед собой в поисках оскорбляющей его вкус прически.
– О, я думаю, он придет с Поршей, – ответила Юнис. – А что именно ты задумал?
Гэвин был весьма доволен собой.
– Сюрприз, но дам тебе подсказку. Помнишь свадьбу в начале фильма «Реальная любовь», когда участники группы спрятались в церкви?
Он не смог продолжить: Порша со свитой зашагала между рядами под звуки «O Fortuna» из «Кармина Бурана». На ней был белый брючный костюм от Армани и шляпа с полями размером с колесо трактора, украшенная черной вуалью с мушками.
– Господи Иисусе! – пробормотал Гэвин. – Можно подумать, что она выходит замуж за Мика Джаггера!
Он схватил Юнис за руку, едва не впадая в истерику. На глазах Юнис заблестели слезы. Но это были слезы от смеха. Ей хотелось, чтобы Бомбер был рядом, чтобы можно было разделить с ним веселье. Более того, ей хотелось знать, где он находится. Она еще не рассказала Гэвину об этом – ждала подходящего момента. Сама служба была впечатляющей. Детский хор из местной частной элитной школы пел «Somewhere over the Rainbow»[57], Брюс прочитал надгробную речь от лица Порши так, будто это был монолог из «Гамлета», а мелодраматическая актриса прочла стихотворение Уистена Хью Одена. Молитвы читал удалившийся от дел епископ, чья дочь, по-видимому, была подругой Порши. Они были короткими, и было трудно уловить их смысл из-за выпитого им за завтраком виски. Или вместо завтрака.
