В самом деле, так и было. Соланж поковырялась в тарелке, но, на удивление, ничего не сказала насчет еды.
— Может, она съела что-то раньше. Если бы я могла взглянуть на нее…
— Она хочет побыть одна, спокойно полежать в кровати, при закрытых шторах. Я дала ей снотворное, и она только что заснула. Уверена, проснувшись, она почувствует себя значительно лучше.
— Я не стану ее будить. Не сомневаюсь в точности вашего диагноза, мадам, но у меня есть небольшой опыт в недугах подобного рода. Уверена, вы не будете возражать, если я войду и подтвержу ваши предположения?
— Ни в коем случае, мадам, мне не хотелось бы вам отказывать, — предельно вежливо произнесла пожилая дама и весьма убедительно сыграла смущение, — но мадемуазель будет вне себя, если я позволю кому-нибудь войти и побеспокоить ее, тогда у нее снова начнет болеть голова. Мне ужасно не хотелось бы отвечать за последствия…
— В таком случае предоставьте это мне, — возразила Кэтрин, отказываясь принимать возражения.
К этому времени к ней подошла Индия. Прикоснувшись к двери, Кэтрин толкнула ее, скорее наперекор скрытной компаньонке, чем из-за беспокойства о Соланж.
Как только она увидела девушку, ее переживание усилилось. Бедняжка лежала на подушке, ее длинные волосы были заплетены в косу, которая покоилась на груди, закрытой белой ночной сорочкой. Бледная и удивительно юная.
Соланж открыла глаза, только когда Кэтрин взяла ее за руку. Губы искривились в подобии улыбки.
— Я знала, что ты придешь, — сказала она.
— Как ты себя чувствуешь?
Соланж рывком попыталась приподняться.
— Уже лучше, но я слаба, очень слаба.
— Тебе что-нибудь принести? Бульон? Чего-то освежающего?
— Я… да, пить, но… Сходите вы, мадам Ти. Не могли бы вы принести немного воды с апельсиновым соком. Вы же знаете, как я его люблю.
— На тумбочке есть вода… — начала женщина.
— Нет, свежей воды, только что выкачанной из колодца. Другой не хочу.
— Ну право, малышка. Не подобает так себя вести.
— Я не хочу другой, — повысив голос, повторила Соланж, и в ее глазах появились слезы отчаяния. — Я — не — хочу — другой.
— Очень хорошо. Не расстраивайтесь. Я уже иду.
Было очевидно, что женщина с большой неохотой покинула комнату. Причина этого стала понятна, как только за ней закрылась дверь.
Соланж крепче сжала руку Кэтрин.
— Кэтрин! Ты должна для меня кое-что сделать.
— Конечно, если это в моих силах.
— Обещаешь?
Из осмотрительности она колебалась.
— Пообещай!
— Я сделаю все, что в моей власти.
— Хорошо, — выдохнула Соланж. — Маркус. Он ждет у края болота. Ты должна сходить и сказать ему, что я не могу прийти.
— Соланж, я…
— Ты должна! Мадам Ти не согласится. Она надеется, что он сдастся и уедет. Она не понимает. Она не понимает, что я чувствую, когда думаю, как он ждет меня там…
— Я не могу пойти без слуги или не взяв кого-то с собой. Рафаэль сказал…
— В этом нет необходимости. Я больше не хожу на болото. Маркус не разрешает. Я расскажу, как тебе нужно идти. Этот путь не длинный, безопасный.
— Может, Индия сможет сходить и передать от тебя записку? — предложила Кэтрин, а Индия кивнула со своего места у двери.
На лице Соланж появилось сомнение, затем она покачала головой, по-прежнему лежа на подушке.
— Маркус сказал, чтобы я послала тебя, если не смогу прийти. Он не станет доверять никому другому, думая, что его обманом хотят отвадить от меня.
Вполне убедительно, вполне. Во всем этом даже чувствовалась какая-то неизбежность. Маркус умен.
— Мадам, она возвращается, — раздался в тишине голос Индии.
— Кэтрин, пожалуйста! Пожалуйста!
Эти черные глаза, молящие, без тени враждебности. Как она могла отказать?
— Я пойду, но со мной будет Индия.
— Индия? А! Да. Она тоже может пойти.
Вялая, немного недовольная, как будто она завидовала, что Кэтрин может выходить на улицу, или сомневалась, следовало ли ее посылать, Соланж согласилась. Она бросила руку Кэтрин и отвернулась, когда в комнату вошла мадам Тиби.
— Обдумай это, Кэтрин. Я больше ни о чем не прошу.
Кэтрин вздохнула.
— Неужели, Маркус? А мне кажется, ты просишь еще об одной огромной услуге.
— Только чтобы ты оставила нелюбимого мужа и дом, который никогда не будет по-настоящему твоим. Я знаю, через что ты прошла. Знаю, и это разрывает мне сердце. Можешь ли ты представить, каково мне осознавать, что за каждым твоим шагом следят, а ночью ты спишь в руках этого пирата?
— А ты понимаешь, что делаешь с Соланж, вызывая в ней любовь, в то время как она для тебя ничего не значит? — спросила Кэтрин, отходя от него.
Их разговор шел на повышенных тонах, поэтому она была рада, что попросила Индию подождать на некотором расстоянии.
— Какое мне дело до Соланж, ведь я испытываю чувства к тебе?
— Она не такая, как остальные девушки. У нее нет других поклонников, а значит, и другой перспективы. Ты не должен обижать ее, Маркус.
— Столько заботы о Соланж, Кэтрин. И ни капельки обо мне? Тебя не волнуют мои чувства к тебе?
— Ты же знаешь, что волнуют, но я ничего не могу с этим поделать.
— Можешь. Ты можешь бежать со мной. Сейчас. Сию же минуту. Я знаю, что ты почти ничего не чувствуешь ко мне, кроме — я надеюсь — легкой привязанности. Но моей любви хватит на нас двоих. Со временем я стану тебе небезразличен.
Они обошли полный круг. Кэтрин не хотела, чтобы дошло до этого, однако сложно остановить признания, если мужчина решил их сделать. К тому же ее не покидало ощущение, что в чувствах Маркуса была и ее вина. Она никак не провоцировала его, но и не останавливала. Тем не менее ей казалось, что она обязана попытаться смягчить его боль.
— Прости. Рафаэль мой муж, по закону и перед Богом. Я не могу это изменить.
— Ты не счастлива.
Здесь сложно было что-либо возразить. Она лишь слегка улыбнулась, ничего не говоря.
— Я жизнь отдам, только чтобы ты была счастлива, чтобы видеть, как ты смеешься и танцуешь, как раньше.
— Прошу тебя! Ты заставляешь меня жалеть себя, а это вовсе ни к чему. Ты прекрасно знаешь, что немногие женщины из высшего общества счастливы в браке, однако они ведут вполне сносную жизнь.
— Да, — согласился Маркус, беря ее за руку. — Если они не афишируют свои романы. Нет, не отворачивайся. Ты же знаешь, что это правда — по крайней мере для тех, кто не рожает детей каждый год. Ладно, я не буду продолжать, если тебе это неприятно. Скажу только, что я буду здесь, если когда-нибудь понадоблюсь. Небольшая записка, любого рода послание — и я у твоих ног, готовый выполнить любое твое поручение.
