Графиня Хоэнэмбс по-прежнему стояла неподвижно, но губы ее дрогнули и чуть-чуть растянулись в улыбке. Не было никакого сомнения в том, что это – именно та дама, которую Трон совсем недавно тщетно пытался найти в бальном зале.
Трон поклонился:
– Графиня Хоэнэмбс?
Графиня кивнула, а утолки ее губ при этом еще больше приподнялись. На расстоянии двух шагов она выглядела куда привлекательнее, чем при взгляде издали. Трон дал бы ей лет двадцать пять, в крайнем случае не больше тридцати. Маску она не сняла.
Трон наклонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку.
Потом он сказал по-немецки:
– Я хотел пригласить вас на танец, но, когда добрался до места, где вы стояли, вас уже не было. О чем я весьма сожалел.
– Сожалели? Почему же, граф?
– Потому что мне показалось, что вам тоже хотелось потанцевать.
– Ас чего вы взяли, что потанцевать мне хотелось с вами? – Удивление, прозвучавшее в ее голосе, было искренним. Говорила она совсем не так, как говорят в Вене, хотя, возможно, она вообще не была уроженкой Австрии.
– Это мне подсказал ваш веер.
– Мой веер?
– Вы играли полуоткрытым веером, глядя в мою сторону, и он коснулся вашего лица, а это значит: «Давайте потанцуем!»
– Этого я не знала. Наверное, это вышло у меня случайно.
– Вы отказали бы мне, если бы я вас пригласил?
Вместо ответа графиня рассмеялась.
– Я и представления не имела, что у вас на балах принято танцевать вальс, – ответила она без видимой связи с тем, что было сказано раньше.
– А что, по-вашему, должны танцевать наши гости?
– Ну, разные танцы… Менуэты, сарабанду…
Трон улыбнулся.
– На дворе 1862 год. Вот уже десять лет, как площади и центральные улицы города освещаются фонарями с газовым светом. Возможно, время в наших краях бежит не особенно быстро, но и на месте оно не стоит. Вы разочарованы?
Графиня покачала головой.
– Нет. Но вообще-то я хотела поговорить с вами вовсе не о вальсах.
– Я знаю. Об убийстве на пароходе «Ллойда». Вы могли бы заехать для этого разговора ко мне в полицию.
– Я не хотела терять времени.
– Вы говорите загадками, – улыбнулся Трон. – Позвольте мне прежде задать вам один вопрос, графиня?
– Спрашивайте, граф.
– Почему вы в маске? Ведь вы назвали свое имя. Поэтому нет никакого резона скрывать свое лицо.
– Не будь на мне маски, я бы здесь не появилась.
– Все гости под масками. Но наша с вами беседа как бы вне маскарада. И вообще…
– И вообще?…
– Мне хочется увидеть ваше лицо.
– Почему бы это?
Трон усмехнулся.
– Потому что я полагаю, что скрывать его для вас – излишний труд.
Он увидел, как графиня открыла рот и оставалась так какое-то время – видимо, от растерянности. Потом губы опять сжались и дрогнули – Елизавета силилась сдержать смех. У нее это вышло лишь отчасти. Трон услышал непонятные звуки и сначала принял их за выражение неудовольствия, но быстро догадался, что графиня смеется. Она не переставала смеяться, развязывая бант на затылке и снимая маску.
46
Елизавете и в голову прийти не могло, что комиссарио может ее не узнать. А он уставился на нее, мучительно пытаясь вспомнить, где видел это лицо, и не понимая, кто перед ним. Этот стройный мужчина среднего роста, со светлыми волосами, с морщинками, какие часто бывают у людей, любящих смеяться, – вызывал симпатию Елизаветы. Вид у комиссарио был безобидный и смущенный. Елизавета подумала, что он смущен потому, что уж, верно, начал догадываться, кто она.
Елизавета кашлянула.
– Граф!
– Да?
– Будьте столь любезны, присмотритесь ко мне повнимательнее.
– Я только этим и занимаюсь.
Комиссарио по-прежнему смотрел на нее широко открытыми глазами – добрыми, серыми, немного близорукими. Нет, он определенно не мог узнать ее, и вдруг Елизавета догадалась, почему. Все было настолько просто, что она снова еле удержалась от смеха. Елизавета спросила:
– А где же пенсне, которое было на вас, когда я вошла в бальный зал?
Комиссарио нашел этот вопрос несколько странным, но виду не подал. Он лишь приподнял одну бровь:
– Думаю, я сунул его во внутренний карман моего сюртука.
– Наденьте его, граф!
Комиссарио запустил правую руку в карман шелкового сюртука и выудил по очереди огрызок свечи, носовой платок и кусок бинта. Он посмотрел на эти предметы в недоумении, покачал головой и положил их на стул. Потом левой рукой достал из другою кармана футляр с маленьким, хрупким пенсне и водрузил на переносицу.
И только теперь – наконец-то! – Елизавета увидела, что он узнал ее. Она увидела также, как он потрясен, – ведь перед ним императрица собственной персоной! Каждый удивился бы. Однако от нее не ускользнуло, что, несмотря на потрясение, он прекрасно собой владеет. Комиссарио вдруг улыбнулся так естественно, как будто ему каждый день приходилось видеться в часовне своего палаццо с ее императорским величеством. Он снял пенсне, вежливо отступил на шаг и почтительно поклонился. Сделав широкий жест рукой перед собой, словно в ней была шляпа, Трон изобразил тот самый поклон высокородного дворянина, который веками делали представители рода Тронов, оказываясь при европейских правящих дворах, – поклон, исполненный достоинства и в то же время чуть ироничный.
– Ваше императорское величество, позвольте мне… Она перебила его:
– …сказать, что вы поражены и даже ошеломлены? Незачем. Давайте лучше сразу перейдем к делу. Если мы чересчур долго будем отсутствовать в бальном зале, нас, пожалуй, хватятся. Начнутся еще пересуды…
О Боже правый! Неужели она действительно сказала это? «Начнутся еще пересуды»! Ведь это в высшей степени двусмысленно.
Граф улыбнулся, однако она не нашла в его улыбке ничего предосудительного. Никакого намека!..
– Я пригласила вас сюда… – начала она и оборвала себя на полуслове. Как это неуместно! Ведь она Трона не в королевский дворец пригласила, а в часовню его собственного палаццо, в котором его матушка, графиня Трон, дает бал, куда, между прочим, ее, Елизавету, никто не звал. Наступила тяжелая пауза.
– Позвольте мне угостить ваше императорское величество каким-нибудь освежающим напитком?
Как он сказал? Угостить вас освежающим напитком? Ее? Императрицу? Как будто она графиня какая-то? Допустимо ли это? А если она примет от него этот бокал, не получится ли…
Но Елизавета не успела закончить мысль, потому что комиссарио уже направился к алтарю. И в самом деле, с каждым мгновением ей все больше хотелось пить.
