Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Он ударил меня. Я отлетела от него через всю комнату. Я увидела звезды. Буквально. Мозг звенел.
Вернер ушел. Казалось, у меня разорвется сердце.
Вернулся он через несколько дней с очень самодовольным видом. Я поняла, что он был с женщиной.
Взяв деньги, он ушел к первой жене, Элизабет. И снова вернулся через несколько дней.
«Барбль на какое-то время переезжает сюда».
«Что?»
«Отправляй Гретль обратно в приют. Барбль поживет здесь. Элизабет нужно отдохнуть от нее».
«Нет. Я не выставлю Гретль из дома. У Барбль есть мать. У Гретль – нет».
«Я твой муж. Сделаешь, как я сказал».
«Я не согласна воспитывать Барбль, чтобы тебе было удобнее без нее налаживать отношения с Элизабет. Нет, этого не будет. Я люблю Барбль, и буду рада снова с ней увидеться. Но это просто нечестно. Так нельзя».
«Мне не нравится то, кем ты стала, – сказал он. – Раньше ты мне нравилась больше. Напиши своим богатым родственникам в Лондоне, пусть пришлют мне краски…»
«Богатым родственникам? Ты с ума сошел? Мою семью по миру пустили! У моих сестер ничего нет! А у тебя есть десять тысяч рейхсмарок!»
«А, десять тысяч… Я их выбросил, когда меня взяли в плен – не хотел, чтобы меня приняли за капиталиста…»
Я просто не знала, что ответить. Наверное, следовало рассмеяться, но на это я была не способна. Он сказал, что хочет развода – и чем быстрее, тем лучше.
«Вернешься к Элизабет?»
«Конечно. Нужно же спасать мою Барбль».
Осознав, что удержать его невозможно, я принялась безутешно плакать. Мне казалось, что теперь меня ждет вечное одиночество.
В чувство меня привело одно происшествие. Ангела плохо себя вела – бросалась игрушками и повысила на меня голос, и я пригрозила ей: «Если сейчас же не прекратишь, я тебя накажу».
«Если ты меня накажешь, – сказала она, – я расскажу папе, он тебя ударит, и ты будешь плакать».
И в этот момент я решилась на столь желанный для Вернера развод.
Нашим разводом занималась одна моя коллега. Вернер попросил меня по возможности все ускорить. Они с Элизабет уже успели уехать на запад. Он хотел, чтобы я наврала и сказала, что на первый развод он решился, только чтобы спасти меня, что он не ухаживал за мной в Мюнхене и никогда меня не любил, а наш брак был только прикрытием для нацистов.
Я сказала коллеге, чтобы она говорила все, что угодно – мне только хотелось, чтобы развод прошел молниеносно.
Знаете, именно так прошел и второй брак Вернера с Элизабет. Молниеносно. Раз! Пламя. Раз – тьма.
Вернер.
Я услышала, как посмеивается этот изверг Геббельс
В тот момент Нюрнбергские процессы как раз заканчивались, и настало время разбираться с нацистами помельче. Для этого требовались судьи. Русские выбрали меня, но я в этих процессах участвовать не хотела.
«Никто не поверит, что я могу судить честно, – объяснила я. – Все будут говорить: эта женщина – еврейка, она просто хочет отомстить. Я пристрастна и не могу быть объективной. Я просто не имею права их судить».
Для меня было крайне важно, чтобы никто не сомневался в моем профессионализме: за два года еще никто не пытался оспорить моих решений. Я боялась потерять людское доверие и уважение.
Комендантов это не устроило.
Я поехала в Потсдам, чтобы встретиться со старшим советником Министерства юстиции доктором Хениггером. Он согласился с моей точкой зрения и пообещал все обсудить с русскими. Но направление на работу мне все равно пришло. Я снова поехала к Хениггеру. На этот раз он выставил меня из своего кабинета.
Тогда я отправилась к Министру внутренних дел и несколько часов ждала приема. Он не понимал, почему я отказываюсь. «Однако, раз уж вы так мечтаете о дисквалификации, – сказал он, – я вам помогу».
Мне сообщили, что судить нацистов мне не придется.
А потом добавили, что я больше не имею права работать судьей. Теперь я могла быть только прокурором.
Мое ощущение безопасности пошатнулось. Мне казалось, что кто-то прячется в тенях подъезда. Открывая вечером дверь, я уже не была уверена, что дома все в порядке. Я была уверена, что письма от Ханси и Юльчи вскрывают и запечатывают заново.
Русские попросили меня явиться для небольшой беседы.
Меня попросили рассказать о моей жизни, о друзьях и родственниках и заставили записать имена и адреса всех, с кем я состояла в переписке. Потом меня отпустили домой. Через некоторое время мы снова встретились, и я снова отвечала на вопросы, понимая, что ответы им были известны заранее. Тон этих вопросов чем-то напомнил мне того регистратора: «Как насчет матери вашей матери? Где ее документы?»
Я похолодела. Желудок сжался – какое знакомое ощущение.
«Мы помогли вам, – сказал комендант, – а теперь вы должны помочь нам».
«Но чем?»
«Как нам кажется, вы хорошо умеете слушать. Люди вам доверяют и рассказывают свои секреты. Хотелось бы, чтобы вы передавали рассказанное нам».
Они хотели шпионить за моими коллегами, за Агнес с мужем, за смотрителем дома, за секретарем, за Клессеном, за юристами и участниками судебных споров, за всеми, кого я знала. Мне выдали бумажку с номером телефона. «Надеемся пообщаться с вами в самое ближайшее время», – сказал комендант.
Тот старый ужас вернулся. У меня тряслись колени. Голос стал тише, речь – невнятной, взгляд – пустым. Я притворилась, что ничего не понимаю. Я не согласилась и не отказалась – я просто медлила, надеясь, что обо мне забудут. Но речь шла о НКВД, о тайной полиции. Они никого не забывали. У них были свои методы. Люди исчезали. Ходили слухи о пытках, об избиениях. Людей могли лишить работы, жилья. Даже детей.
Мы встретились еще раз.
Я не могла спать и вздрагивала от каждого звука в подъезде. Я начала подозревать друзей. Ведь если меня попросили следить за ними, то и их могли попросить следить за мной.
Ульрих сказал мне сильно не переживать.
«Так рассказывайте. Это же от вас зависит, что им рассказать».
«Но от них зависит, как использовать рассказанное».
Он пожал плечами. Видимо, он считал, что это не проблема. Но для меня – для меня это было проблемой. Снова.
«Вы до сих пор нам не звонили, фрау Феттер», – заметил комендант.
«А… да. Да… Я должна была позвонить по тому номеру… – я стала рыться в сумочке. – Кажется, я его потеряла…» Неужели я и правда надеялась, что смогу «потерять» этот номер так же легко, как «потеряла» нацистский значок Красного креста?
«Номер у вас на столе», – улыбнулся он.
«О. В кабинете. Ясно».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
