Книга Темный ангел одиночества - Инна Бачинская

К вечеру снег повалил обильно. Машина буксовала. Ворота кладбища едва угадывались. Евгений бросил машину у ворот и вошел через боковую калитку, которая была не заперта. И пошел по главной аллее, уворачиваясь от ветра, а потом полез по сугробам. Перчатки он забыл в машине и теперь держал руки в карманах. Он двигался целеустремленно, напоминая автомат, ничего не видя из-за ослепляющего снега. Предвкушал, как потом… после разговора и покаяния, пустой и легкий, он доберется до дома, запрет за собой дверь и останется один. Зажжет все светильники и поставит близкого по духу Шопена – так же высокомерен, вселенски одинок, над толпой…

Завыла не то собака, не то волк. Короткий взлай-взвой с истеричными нотками. Евгений вздрогнул и остановился, прислушался. Кладбище было сравнительно новое, за городом, у леса. «Дурацкая затея… не нужно было к ночи», – мелькнула мысль. Завтра тоже день. Но он человек традиции, была традиция именно сегодня, шестого января, в ее день рождения. Она будет ждать.

Он лукавил. Не только традиция. Была еще… Юнона… Тяжесть на совести, Юнона. И вдруг свобода! Как его угораздило… от тоски, от одиночества… все мы стадные животные. Не его женщина, он пытался прекратить их отношения, но… «Как Колобок», вдруг подумал, от Лолы укатился, а от Юноны не укатишься. Юнона… страшная женщина, из тех, что ломают хребет… любителям Шопена. Разве он не понимает? Понимает. Леди-деньги. И вдруг она позвонила и сказала… О господи! Свобода. Вернее, она ничего такого не сказала, но он понял! Понял, что все! Финита. И какая разница, что послужило причиной… Ему все равно! Свобода.

Евгений был высокомерен, малодушен и нерешителен. Антураж играл свиту короля, а король был слабый. Леди-деньги вдруг позвонила и сказала… И мгновенно воссияли свет и радость. Лишь бы не передумала. И по традиции он шел к Марте… сказать, что он… что они по-прежнему вместе. Повиниться, склонить непутевую голову, получить прощение. Припасть.

Вой повторился ближе и, кажется, сзади. Евгений резко обернулся, всматриваясь в мельтешащий снег. Кругом закипало невообразимое – крутился снежный смерч и толкал в спину. И вой! Евгений вспомнил, что бездомные собаки нападают на людей, что-то такое он где-то читал. Вой раздался снова, завыли совсем близко, в несколько глоток, явственно, протяжно, угрожающе. Евгению померещился стягивающийся круг тварей с задранными к небу оскаленными мордами, и он тяжело побежал, как ему казалось, назад к воротам. Бежать было трудно, он ослеп, задохнулся и упал на колени. И тогда закричал. Крик его был слаб и немощен. Он почувствовал, как его толк-нули в плечо, отшатнулся и попытался встать, опираясь на руки. Его снова толкнули, мелькнула крупная лобастая голова. Он видел, как подтягиваются из пелены бесшумные серые тени.

«Безумие… безумие… нелепость… да что же это…» – бормотал Евгений. Он взмахнул рукой, отгоняя зверя, и тот, зарычав, вцепился в рукав дубленки. Евгений увидел длинные желтые резцы, почувствовал горячее нечистое дыхание на своем лице и потерял сознание…

Сквозь обморок он слышал выстрел, громкий визг, крики и отборный сочный мат, показавшийся ему музыкой. Его схватили за грудки и оторвали от земли.

– Живой? – рявкнули басом и дохнули густым перегаром.

– Живой, – хотел сказать Евгений, но голос ему не повиновался. Ноги тоже ему не повиновались, и он ухватился за здоровенного мужчину в распахнутом тулупе.

– Стоять можешь? – спросил мужчина. – Думал, не успею! Аж дух вышибло, так бег! Здоровый, зараза! – Он пнул валенком тушу зверя.

– Это волк? – пролепетал Евгений.

– А кто его… темно ж. Может, и волк. Или собака. Тут собак полно, одичали, жрут друг друга. Зимой жрать нечего, сам понимаешь. Они и жрут. Считай, повезло! А вы чего тут ночью? Дня мало?

– Как-то так… – промямлил Евгений. Ему показалось глупым рассказывать этому человеку о традиции.

– Приспичило?

– Ну… да.

– Бывает. Пошли!

– Куда?

– Ко мне! Чайку примем за спасение, отойдешь, баба твоя там сама не своя.

– Кто? – не понял Евгений.

– Кто? – повторил мужчина. – Женка твоя… или кто она тебе. Прибежала… Дверь стукнула, я аж вскинулся – неужто не запер? Тут ухо надо востро держать. Вбегает и кричит, там волки напали! Скорее! Я за ствол и ходу!

– Женщина?

– Ну. Я и побег. Успел, слава богу.

– Но я… право… – пробормотал Евгений, присматриваясь к мужчине, думая, что классический делириум тременс[4]налицо. Но… почему женщина? Опытные люди утверждают – зеленые черти, а не женщина.

– Идешь? Там разберемся. Ух и накатим сейчас! За спасение! Тут чаще за упокой, а мы за спасение. Во как привалило, живую душу спасти. За свои грехи рассчитался, какие ни есть, все разом!

И Евгений потащился следом за спасителем, щупая прокушенный рукав, прикидывая, а не придется ли теперь вкатывать сыворотку от бешенства.

В сторожке было тесно и очень жарко. В буржуйке ярко полыхали сосновые дрова. Пахло смолой.

– А где ж… баба? – удивился мужчина. Он шагнул за занавеску, пошуршал там, вышел с растерянным видом. – Ушла? – Он озадаченно уставился на Евгения. – Может, в машине?

Евгений позвенел ключами от машины.

– Чудеса, да и только! – сказал мужчина. – Садись!

Лепет Евгения, что он за рулем, хозяин в расчет не принял. Сказал коротко:

– Утром и поедешь! А сейчас стресс снимем. Не-е-е, ты мне теперь вроде как крестник, я тебя просто так не выпущу. Знаешь, как здесь одному… я, правда, привык, а поначалу – не приведи господь!

– Так куда ж она делась? – пригорюнился он после третьего стакана, свесил голову, подперся рукой. – Прибежала, как ангел, вся белая, волос рыжий, глаза такие… как огнем полыхают синим… кричит: там человека убивают!