— А… могу я вас спросить, какого цвета ваш бейдж?
— Красного, мадам, как и ваш…
— Тогда вы пригласите меня танцевать?
С этими словами она положила ладонь на мою руку, заглянула мне в глаза. Она в молодости была очень красивой, ее зеленые глаза до сих пор сохранили выражение игривой девушки. Во время обеда мы несколько раз выключались из общего разговора наших соседей по столу с их низменными интересами: слишком пережаренное мясо, облака, которые предвещают новые дожди. Ее звали Клер, она работала в банке, но большую часть своего времени посвящала археологии. Хетты перенесли нас в Анатолию, куда я все время мечтал попасть.
— Странная эта встреча, вам не кажется, последняя в жизни…
— Странная, это слово может ввести в заблуждение…
Но почему бы и нет? Почему бы, даже в этих обстоятельствах, не порадоваться нашей счастливой встрече? Мне показалось, что я стал чрезмерно чувственным, но место и время встречи располагали к лирике. И я не рисковал тем, что все будут смеяться над этим. И даже если Клер будет смеяться надо мной, смеяться ей останется недолго.
Но она не смеялась, она положила руку на мое плечо, потому что аккордеон Гомеза требовал этого. Ах, белое вино, я ответил на ее призыв, я положил руки на ее более упругую, чем можно было ожидать, талию, и мы стали покачиваться в ритм музыки.
— Встреча без продолжения, совершенно бесполезная встреча, не так ли?
— Именно об этом я сейчас подумал. Но мне кажется, что нет. Кто может утверждать что-то категорически? В общем, я не знаю… А у вас есть с собой фотография? Я хочу сказать, ваш снимок в молодости?
Я высказал просьбу, даже не успев ее обдумать, не поняв неуместность ее. Вашу фотографию, но той поры, когда вы были красавицей. Она не обиделась, вынула из сумочки бумажник, там были две фотографии. Вот, выбирайте. Я не ошибся, она в молодости была очаровательной. Ее легко было узнать по посадке головы, в которой было что-то от хеттской принцессы.
— Вы не подарите мне этот снимок? Здесь вы похожи не хеттскую принцессу!
— Вы хотите оставить ее у себя? Но зачем? Ведь уже… О, в конце концов, да, конечно.
Она посмотрела на снимок, потом повернулась к одному из гостей, который нуждался в ее помощи.
— Клер! Ты ведь должна помнить призывы мая 1968 года… Ну, помнишь, революционные выступления студентов…
— О, это было так давно… Отец мне рассказывал про баррикады, когда я была еще совсем маленькой… Постой-ка, вот: Пляж под мостовыми… Запрещать запрещено… И еще… нет, другие не помню…
Май 1968 года! Другой век, другой мир. Большинство Кандидатов, всех этих маленьких стариков вокруг меня, слышали про май 1968 года. Ах, мыслители революции и представить себе не могли, что их дети закончат жизнь в «Центре перехода». В полной свободе!
Чтобы прогнать заботы, нет ничего лучше, чем великая музыка. Над ней невластно время, молодые и старые, все ей подвластны. А великая музыка Гомеза знала свое дело: после «Белого вина» Гомез заиграл оглушительный «Вечерний вальс», сотня голосов хором подхватила припев, веселье было в полном разгаре. Умелые пальцы бегали по клавишам, выступающее брюшко было скрыто инструментом, на лице застыла улыбка от старания и от веса аккордеона. Музыкант был поглощен игрой, этот вышедший из жестокой сказки игрок на дудочке увлек за собой семидесятилетних детей.
Музыка ли это спровоцировала или нет, но коридор, который вел к местам развлечений, и находившиеся там магазинчики были взяты штурмом. Любители вкусно покушать выходили из кондитерской лавки с битком набитыми бумажными пакетами, и это не могло уже вызвать осуждения. Даже угрызений совести потребителей. В фотоателье приятели по трое-четверо снимались в последний раз. Позади лысых черепов время от времени возникали пальцы буквой V, все толкались, что-то выговаривали друг другу, смеялись над реакцией того, кому предназначались эти снимки, вот они повеселятся, когда увидят нас в таком виде.
Опьяненный этим вихрем, я вошел в цветочный магазин, задаваясь вопросом, чем мог он мне помочь. Дела у него шли явно неплохо, мне пришлось выстоять очередь, чтобы купить одну розу. Одну? Да, одну, спасибо. Я подарил ее Клер. Это была неплохая идея. Она поцеловала меня в щеку, как юная мидинетка[22].
— Ты очень мил… Будем на «ты», хорошо? Она так прекрасна! И к тому же не успеет увянуть… А роза прожила так, как живут все розы, помнишь? А эта проживет дольше, чем я… Не хочешь пригласить меня на танец?
Мы устремились на танцплощадку, где пары соперничали друг с другом в азарте. Клер положила голову на мое плечо, запах ее духов смешался с ароматом розы, которую она прижала к своей щеке. Вокруг нас дети мая 1968 года перемещались в разные стороны, словно ничего и не должно было произойти, один жаловался на мозоль на большом пальце, — не стоило надевать новые ботинки! — другая искала стул, чтобы опустить на него вспотевшее тело.
Франсис Гомез знал свое дело: сыгранные вначале медленные танцы типа танго и вальса сменили пасодобль и рок-н-ролл. Ритмы танцев все ускорялись, танцующие вращались все быстрее, можно было подумать, что они хотят натанцеваться до одурения, забыться от шума и усталости. Словно бы для того, чтобы не слышать имена, которые с регулярными интервалами произносились невидимыми громкоговорителями. Имена и фамилии падали с неба, их произносил нежный и приятный голос сотрудницы. Казалось, мы находились в аэропорту, а этот голос приглашал в путешествие… Услышав свою фамилию, пара резко останавливалась, партнеры смотрели друг на друга, не произнося ни слова, названный Кандидат доставал из кармана носовой платок, чтобы вытереть вспотевший лоб, и с опущенными плечами покидал круг танцоров. Пальцы мои чувствовали, как всякий раз, когда раздавался звук перед тем, как голос вызывал следующего добровольца, спина Клер напрягалась, а потом расслаблялась. Она открыла глаза: еще одна? Да, еще одна. И нас вновь подхватывал вихрь вальса и увлекал в королевство, где люди не стареют.
В конце концов мы рухнули на скамью неподалеку от входа в коридор. Здесь и там ряды Кандидатов стали редеть. Из кинозала изредка доносились краткие протесты. Конечно же, куда тяжелее было покидать объятия Гейбла, чем прощаться с каким-то запыхавшимся стариком. Зрительницы покидали свои кресла с гораздо большим сожалением, чем их коллеги танцевальную площадку.
— Ты знаешь, как это происходит?
В зеленых глазах Клер стояло облачко. Она спросила меня об этом, чтобы прервать наше молчание. Она прекрасно знала ответ. В конце коридора ее будет ждать санитар, проводник в последний путь. Он проводит ее в комнату с видом на майский пейзаж, такой прекрасный теплым вечером. Букет цветов на столе, музыка или варьете по выбору. Она ляжет на кровать, держа в руках мою розу, протянет руку для укола. И на этом все закончится. Пошлая смерть.
— Клер Жибо… Клер Жибо…
— Теперь я… Значит, это я ухожу от тебя… Благодарю тебя за все, за этот день, за розу… Встреча, как мне кажется, была не такой уж бесполезной…
