Что они не долетят до Сальсапареллы. Что за годы полета на Земле пройдет уйма времени – и люди научатся прыгать к звездам. Прыгать, а не тащиться годами. И что все их мучения окажутся напрасными.
Капитан знал даже, какие именно слова скажет Самарин. Способ быстрого полета к звездам он назовет тирьямпампацией. Он будет говорить о музее Самарина в Вологде, сплошь мемориальных досках и о рогатом шлеме, который, якобы, носил Самарин в детстве. И о нехороших ассоциациях, связанных с бюро Вечной Памяти. И о моложавых потомках еще что-то скажет. А участников восьмой звездной назовет перестарками.
– То-то Самарин раздухарится, – проворчал Маврин, косясь на капитана.
Капитан слабо пошевелился.
– Мысли ты, что ли, читаешь?
– Только учусь, – отозвался Маврин с неожиданной тоской в голосе. – Капитан, неужели он прав?
– Как видишь, не совсем, – капитан пожал плечами. – Он прогнозировал веселье по возвращении из полета, а потомки, похоже, оказались гуманнее. Они решили предупредить нас еще по пути туда.
– Предупредить? – не понял Маврин.
– Предупредить, – холодно пояснил капитан. – Что Сальсапарелла давно изучена, что они туда летают на уик-энд и что там теперь искусственная планета-курорт размером с Юпитер. Или как там в книге-то?
– А-а-а, – дошло до Маврина. – И на том спасибо. Сколько лет мы сэкономим? Шестьдесят, что ли?
– Около того, – отозвался капитан. Мрачно отозвался. Очень мрачно.
– Зося не выдержит, – вздохнул Маврин. – Столько лет коту под хвост? Нет, точно не выдержит.
форвард прекратите пульсацию экстренно объяснения после земля
– Буди экипаж, – устало сказал капитан и поднял глаза на Маврина. – Слушай, где ты коньяк прячешь?
Маврин покраснел.
– Вы действительно знали?
– Сережа, в моем экипаже идиотов нет. Просто мой коньяк нашел Шапиро и, конечно же, выдул. А в каюту идти мне лень.
Маврин вздохнул и полез под кресло, в зип фар-спикера. Извлек початую бутылку «Юбилейного», сбегал на кухню и притащил пару стаканов. Дунул в них зачем-то, налил на два пальца каждому.
– Может, еще и бутербродики сообразишь? – попросил капитан. – Чес-слово, шевелиться не хочется… Ноги дрожат.
– Момент, Михалыч! – Маврин засуетился, поставил стакан с коньяком на пульт, отпихнул ногой раскрытый чемоданчик зипа и вскочил.
– Побудку-то все-таки включи. Время идет… – проворчал капитан.
Маврин торопливо заколотил по клавишам дежурного терминала. В полутора километрах отсюда вспыхнул ослепительный свет, выдергивая медблок из темноты, зацокали диагностеры, поднялись колпаки камер гиперсна. Пятеро звездолетчиков начали двухчасовой путь от небытия к жизни. А Маврин зайцем ускакал на кухню и чем-то там зашуршал, чем-то зазвенел. Там Маврин чувствовал себя хозяином. Почти как за пультом фар-спикера.
– Кстати, – спросил капитан, повысив голос. – А где Маша?
– Спит! – прокричал Маврин с кухни, заглушая ровное гудение микроволновки. – Я на нее наорал, и она обиделась. Неделю уже.
– В смысле – гиперспит? – удивился капитан; одним глотком выпил коньяк и болезненно поморщился. – Осел ты, Серега. Разве можно так с женщинами?
Маврин виновато шмыгнул носом, опять громче микроволновки.
«Гиперспать», – это слово Маша же и изобрела. «Пойду-ка я погиперсплю…» Остальные на «Форварде» радостно подхватили это громоздкое словечко и употребляли его к месту и не к месту.
Маврин вернулся с подносом; увидел, что стакан капитана пуст и вновь плеснул на два пальца «Юбилейного».
– Между прочим, – едко сказал капитан – коньяк принято пить из бокалов. Пузатых таких бокалов, – он показал каких. – На кухне в шкафу стоят, мог бы и отыскать. А ты – как студент, из гранчака.
Глаза у Маврина сделались наполовину виноватыми, наполовину озорными; сочетание было на редкость забавным. Капитан даже фыркнул. От выпитого коньяка по жилам растекалось приятное тепло и отступала противная пустота в груди.
Пустота, порожденная боязнью, что Самарин окажется прав. Что дело, которому они посвятили всю жизнь, уже сделано другими людьми, сделано лучше, проще и надежнее.
И что они вернутся на чужую Землю, Землю будущего века, вернутся в качестве живых ископаемых, в качестве беспомощных экспонатов исторического музея.
Они чокнулись и выпили – капитан восьмой звездной Виктор Сперанский и кибернетист восьмой звездной Сергей Маврин. Выпили и взяли по бутерброду с изящного, разрисованного диковинными цветами, подноса.
– Кстати, – сказал Маврин с набитым ртом. – А пульсацию прервать? Время-то идет, как вы изволили выразиться…
– Не раньше, чем проснутся остальные и мы обсудим этот вопрос, – спокойно отозвался капитан. Так спокойно, что Маврин даже жевать перестал.
– То есть – обсудим? Вы же капитан!
– А вдруг я сумасшедший капитан? А? – спросил Виктор, стараясь говорить спокойно. – А ты – сумасшедший кибернетист-связист-дежурный?
Маврин только глазами недоуменно хлопал. Капитан развивал тему:
– Вдруг это просто галлюцинация двух сумасшедших звездолетчиков? Навеянная, скажем, бутылочкой-другой «Юбилейного»?
Маврин немного обиделся:
– Я сегодня не пил… А даже если и пью иногда, то уж не до галлюцинаций… К тому же сходных галлюцинаций у разных людей, по-моему, не бывает.
– Много ты знаешь о галлюцинациях, – проворчал капитан. – Вот придут все, тогда и поглядим. Одинаковые галлюцинации сразу у восьмерых – вот это действительно маловероятно. А у двоих…
Капитан неопределенно пошевелил пальцами.
– Да ты наливай, наливай, – добавил он негромко.
Маврин подчеркнуто четким движением взялся за бутылку.
Коньяк они допили. Бутерброды доели. Промолчали минут пятнадцать, и тут шлюз тихо пропел, открываясь. Вошел Герман Шапиро, физик, химик… и обладатель еще дюжины специальностей, как это принято у звездолетчиков. Велосипед Герман зачем-то протащил сквозь шлюз и прислонил к стене рядом с дверью в кухню.
– Что случилось? – ровным голосом спросил он и натолкнулся взглядом на бутылку из-под коньяка, по-прежнему стоящую на краю пульта. Брови Германа поползли на лоб.
– Да, вот, – небрежно сказал капитан. – Кто-то мой коньяк спил, пришлось Серегу раскручивать. Ты не знаешь – кто?
Шапиро замялся. Кончик носа у него предательски покраснел.
– Я думал, это коньяк Самарина…
– Самарин коньяк в библиотеке прячет, – сообщил Маврин со знанием дела. – На второй полке, слева. За «Железной башней» Строгова. Она как раз толщиной с бутылку, и высотой тоже.
Шапиро мельком взглянул на диаграммер и вздохнул.
