Штраух понял, что ему тут бесполезно изображать гнев и высказывать претензии. Поэтому он прошел к висевшей на стене карте Вайсрутении, взял указку и начал обрисовывать обстановку.
— В настоящий момент, учитывая слабое вооружение полицейских частей, — о чем я уже упоминал, — основной упор сделан на взятии под контроль всех населенных пунктов в прилегающих к Коссову районах и отслеживании перемещений сил противника с целью предупреждения его прорыва из блокируемой зоны. По состоянию на полдень сегодняшнего дня положение было следующим…
Водя указкой по карте, Штраух обозначил район, который был более или менее плотно блокирован полицейскими частями, размещенными в населенных пунктах, — а адъютант Баха отмечал эти населенные пункты флажками с обозначениями частей. Я особо отметил, что совсем недалеко от Коссова, в Иванцевичах, дислоцируется артиллерийский полк, направлявшийся на помощь дивизии Якоби, но остановленный по приказу Баха.
— Так каковы в реальности силы противника? — нетерпеливо прервал доклад Штрауха Бах.
— Не менее тысячи человек, — уверенно ответил Штраух.
— И вы хотите сказать, что их всех русские выбросили с воздуха? — не удержался от иронического замечания Штадле.
— Разумеется, нет, — нахмурился Штраух. — Очевидно, что большая часть из них является оставленной на оседание агентурой русских, которую они сейчас задействовали.
— Как вы считаете, какова цель русского десанта? — спросил Штрауха незнакомый мне штурмбаннфюрер.
— Я уверен, что целью является отвлечение на себя сил и средств, предназначенных для закрытия Витебского коридора, а также стремление активными действиями подтолкнуть колеблющиеся элементы из местного населения к вступлению в партизанские отряды, — ответил Штраух.
Он ответил еще на ряд вопросов, но я уже слушал вполуха: из того, что тут рассказал Штарух, следовало, что внезапная атака моему объекту не грозит. Десантники, как это ни странно, не предпринимали мер для подготовки рейда, а предпочитали отсиживаться в Коссове.
Когда Штраух закончил выступление, Бах поставил задачи присутствующим офицерам. Мне он ничего не сказал: задача и так была ясна — охранять спецоборудование. Когда Бах объявил совещание законченным, ко мне подошел Штадле и сказал:
— Герлиак! Надо обсудить кое-какие вопросы. Зайдите ко мне в кабинет.
Я направился было вместе с ним, но меня остановил Штраух.
— Прошу прощения, оберштурмбаннфюрер! Можно вас на пару слов?
— Извините, Штадле, но мне надо переговорить с обер-штурмбаннфюрером Штраухом, — обратился я к Штадле. — Я немного задержусь. Ваш кабинет я найду, не беспокойтесь.
— Жду, — ответил Штадле и ушел. Мы остались со Штраухом наедине в опустевшем коридоре.
— Оберштурмбаннфюрер, я в курсе того… досадного непонимания, которое возникло между вами и гауптштурмфюрером Гилле, — начал Штраух. — Я переговорил с обергруппенфюрером фон дем Бахом, и он сказал, что если вы согласитесь уладить это недоразумение, то…
— Я не буду отзывать свой рапорт! — решительно заявил я. — То, что я наблюдал во время проведения акции зондер-командой Гилле, идет в разрез с понятиями чести офицера СС и выполнением долга.
— Герлиак, должен вам сказать, что у гауптштурмфюрера Гилле очень тяжелая работа, — произнес еще более задушевным тоном Штраух. — И рейхсфюрер на совещаниях с сотрудниками айнзатцгруппы неоднократно подчеркивал ту тяжелую психическую нагрузку, которую приходится выносить личному составу айнзатцкоманд и зондеркоманд, непосредственно задействованных в акциях против евреев. Неудивительно, что у Гилле возникли… э-э… некоторые проблемы, связанные с нервным перенапряжением, но это не повод…
— Послушайте, Штраух! — прервал его я. — Я в курсе того, что говорил рейхсфюрер сотрудникам айнзатцгруппы: мое подразделение одно время было прикомандировано к айнзатцгруппе и мне приходилось видеть всякое. Эксцессы бывают, но если их возводят в систему, то это разлагающе действует на личный состав. Если у Гилле возникли проблемы с психикой, то ему следует подлечиться в санатории. Но, в любом случае, это будет решать суд СС. На этом я полагаю вопрос исчерпанным.
Штраух собирался еще что-то сказать, но я пресек его попытку, атаковав с другой стороны.
— Кстати, мое подразделение при весьма странных обстоятельствах подверглось массированному минометному обстрелу. И я по этому поводу тоже подал рапорт обергруппенфюреру.
Штраух внимательно посмотрел на меня и мрачно улыбнулся:
— Вот как… Вы не боитесь оказаться в глупом положении, оберштурмбаннфюрер?
— Если честно выполняешь свой долг в соответствии с понятиями о чести, то невозможно оказаться в глупом положении, — ответил я.
— Я понял вас, оберштурмбаннфюрер, — процедил Штраух. — Хайль Гитлер!
Я посмотрел вслед удаляющемуся по коридору Штрауху и подумал: вот я и получил еще одного врага!
* * *
— Да вы весь на нервах, Герлиак! — заметил Штадле, когда я ворвался к нему в кабинет. — Выпейте коньяку: успокоит нервы, а к руководству вам сегодня все равно больше не идти.
Мы выпили коньяка.
— Был неприятный разговор со Штраухом? — догадался Штадле и тут же добавил. — Не берите в голову! Скажу честно: у нас сейчас большие проблемы с партизанами, активно действующими в прифронтовой полосе. А полоса эта — 500 километров глубиной! С весны нам никак не удается закрыть эти проклятые Витебские ворота, а тут еще коссовский инцидент. Полиция Вайсрутении запросила помощь, нам приходится отвлекать силы и средства на это… Бах не доволен и считает, что все без исключения силы для борьбы с партизанами и диверсантами в Вайсрутении должны подчиняться напрямую ему: именно поэтому он счел необходимым поставить Штрауха на место и дал ход вашему рапорту относительно Гилле. Да еще тут ваш секретный объект… Баха весьма устроит, если вы сможете сами справляться с задачей охраны объекта, — потому он за то, чтобы предоставить вам широкие полномочия и максимум независимости. Так что можете целиком и полностью рассчитывать на его поддержку!
— Весьма рад слышать, — проворчал я. — Только я хотел бы знать, как обстоит дело с моим вторым рапортом?
— Это по поводу того минометного обстрела, из-под которого вы и ваши люди чудом выбрались без потерь? — уточнил Штадле. — Бах приказал мне провести расследование.
Кое-что я уже выяснил, но пока еще рано делать какие-либо определенные выводы… Скажите, Герлиак, действительно у вас сложилось впечатление, что огонь велся не менее чем из десяти стволов калибра 80 миллиметров?
— Я фронтовой офицер и в таких делах не ошибаюсь, — твердо ответил я. — Мне трудно представить, что такое количество тяжелых минометов и боеприпасов к ним десантники таскают на себе.
— Возможно, что они использовали тайники с оружием, припрятанные русскими при отступлении, — предположил Штадле. — Кроме того, я выяснил, что, оказывается, русские успешно используют наши трофейные мины калибра 81 миллиметр для стрельбы из своих минометов калибром 82 миллиметра, — возможно, что эти мины со складов вермахта. Но давайте пока не будем об этом, поскольку расследование еще идет… Я хотел поговорить с вами по совершенно другому поводу.
