— Думай, когда берешься угрожать, гоблин. Если Кураг погибнет, мы обязаны честью за него отомстить, — сказала я.
— Неблагому двору не позволено прямо влиять на наследование в младших дворах.
— Это обязательство давала Королева Воздуха и Тьмы. А я не моя тетя. Я не заключала соглашений, ограничивающих мою власть.
— Твои стражи — великие воины, — сказал Ясень, — но им не справиться с армией гоблинов.
— Как я не связана обязательствами моей тетки, так я не связана и законами гоблинов.
На лице у Ясеня отразилось недоумение: он не мог додуматься, на что я намекаю.
Додумался Падуб:
— Что, принцесса, ты пошлешь своего Мрака нас убить?
Он по-прежнему гладил громадного пса, но лицо уже не выражало простую радость. Красные глаза смотрели на меня с настойчивостью и умом, которых я раньше в нем не замечала. Такое выражение чаще бывало на лице его брата.
— Он уже не просто мой Мрак, он будет моим королем.
Но мою мысль Падуб понял точно.
— Вот еще я чего не понимаю, — сказал Ясень и махнул рукой в сторону Дойла. — Как это он может стать королем и отцом твоего ребенка, и он… — Ясень показал на Риса, — тоже, и еще он? — Он показал на Галена. — Если у тебя детей не как щенков у суки, принцесса Мередит, то откуда у них три отца?
— Четыре, — поправила я.
— А кто?.. — Тут у него по лицу пробежала мысль. Наконец он вспомнил об осторожности.
— Смертельный Холод, — догадался Падуб.
— Да, — сказала я. Голос опять зазвучат безжизненно. В груди по-настоящему болело. Я слышала, как говорят «сердце разбивается», но никогда еще такого не чувствовала. Бывало, я к этому приближалась, но никогда не перешагивала черту. Смерть моего отца уничтожила мой мир, предательство жениха — Meня раздавило, а когда месяц назад я думала, что Дойл погиб в бою, мне казалось, что жизнь моя кончена. Но никогда еще сердце у меня не разбивалось по-настоящему.
— Не может быть четырех отцов у двоих детей, — гнул свое Ясень, хоть он и притих немного. Он как будто наконец заметил мое состояние. Вряд ли он меня пожалел, скорее стал больше за себя опасаться.
— Ты слишком молод, чтобы помнить Клотру, — сказал Рис.
— Да слышал я эту байку, все мы ее слышали, но это байка и ничего больше! — отмахнулся Ясень.
— Ошибаешься, — сказал Рис. — Это правда. Она родила одного ребенка от троих своих братьев, и он был похож на всех трех. Мальчик вырос и стал верховным королем, и звали его Лугайд Риаб н'Дерг, «с красными полосами»[5].
— А я думал, что полосы у него — это просто родимые пятна, — сказал Гален.
Глубокий бас Дойла наполнил воздух божественной звучностью:
— У принцессы родятся двое детей. Каждый из них будет ребенком троих отцов, подобно сыну Клотры.
— Не дави на меня своей магией, сидхе! — сказал Ясень.
— Это не магия сидхе, это божественная магия. Магия тех самых божеств, которые покровительствуют всем фейри, и которым поклоняются все фейри, — возразил Дойл.
Я сегодня туго соображала, но его слова наконец дошли до моих ушей.
— Три отца на каждого?! Ты, Рис, Гален, Холод, а кто еще?
— Мистраль и Шолто.
Я молча на него уставилась.
— Но это ж было месяц назад, — сказал Гален.
— Верно. А помнишь ты, чем мы занялись в ту же ночь, когда вернулись в Лос-Анджелес?
Гален припомнил:
— Ох. — Он поцеловал меня в макушку. — Но у меня ведь соитий с Мерри не было, потому что все мы поняли, что король из меня паршивый. А от орального секса не забеременеешь.
— Детишки, — вмешался Рис. — Той ночью на свободу вырвалась дикая магия фейри. Я был Кромм Круахом в ту ночь, мог исцелять и убивать прикосновением, Мерри с Мистралем и Эйбом оживила мертвые сады и призвала Дикую охоту вместе с Шолто. Сырая магия разлилась повсюду и коснулась всех. А когда на свободе столько магии — правила меняются.
— Это же ты, Рис, затеял оргию, когда мы вернулись домой. Ты догадывался, что из этого получится? — спросил Гален.
— Я опять стал богом. И хотел побыть с Мерри, пока я еще… — Рис развел руками, не в силах вместить свои чувства в слова.
— А я была просто рада, что все остались живы, — сказала я, и сердце так сдавило, словно оно и вправду решило разорваться. Первая жгучая слеза выскользнула из глаза.
— Он не умер, Мерри, — поспешно сказал Гален. — Просто переродился.
— Он теперь олень, и пусть какой угодно волшебный и чудесный — все равно он не мой Холод. Он не может меня обнять, не может заговорить, он не…
Я встала, уронив одеяло на пол.
— Мне нужно на воздух.
Я пошла к коридору, что вел вглубь дома, а потом во двор. Гален сделал движение пойти со мной.
— Нет, — сказала я. — Не ходи. Не надо.
Дойл остановил меня на пороге:
— Ты доверяешь мне закончить разговор с нашими союзниками-гоблинами?
Я кивнула, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Нельзя было, ни в коем случае нельзя проявлять слабость при гоблинах. Но я задыхалась, мне срочно нужно было на свежий воздух. Куда-то, где можно поплакать.
Я быстрыми шагами пошла по коридору; откуда-то взялись мои собаки и увязались за мной. Я побежала. Мне нужен воздух. Нужен свет. Нужен…
Мне вслед кричали стражи:
— Принцесса, тебе нельзя одной!..
Коридор вдруг изменился; я оказалась у дверей большой гостиной. Только ситхен способен меняться по моему желанию…
На секунду я застыла у больших двустворчатых дверей, думая, во что же мы превратили дом Мэви Рид. Он стал ситхеном? Весь ли дом — или поместье — теперь превратилось в кусок волшебной страны? Я не знала, зато знала, что за этими дверями есть другие, открывшиеся ради Холода, а за ними — двор, и воздух, и свет, и мне туда нужно.
Я открыла дверь и осторожно пошла по мраморному полу на высоченных каблуках, надетых по просьбе близнецов. Надо бы их снять, но лучше сначала выбраться на воздух. Собаки цокали когтями по полу. При моем появлении Красные колпаки дружно встали и опустились на одно колено, даже Джонти.
— Моя королева, — сказал он.
— Еще не королева, Джонти, — возразила я.
Он широко улыбнулся — в его улыбке теперь как будто чего-то не хватало. Острых клыков и страшной рожи, наверное. Я его почти не узнавала, пока не взглянула в глаза. В глазах виден был все тот же Джонти.
