— Я не знаю, — выдохнула Люси. — Я таких вещей не понимаю, это — не мое.
— Потом явился мистер Игер — меня дома не было — и сделал то, что велели ему сделать его принципы. Я не виню его… Я вообще никого не виню. К этому времени мой мальчик уже выздоравливал, а жена после визита мистера Игера заболела. Он убедил ее в том, что Джордж заболел по ее вине, что это из-за греха, который она совершила, отказавшись от Бога. С тех пор она только об этом и думала, и эти мысли ввергли ее во мрак.
Так вот что имел в виду мистер Игер, когда говорил, будто Эмерсон убил свою жену пред ликом Господним!
— О, как это ужасно! — воскликнула Люси, впервые забыв о своих проблемах.
— Джордж так и не был крещен, — продолжил Эмерсон. — Я держался твердо.
И он решительным взором оглядел ряды книг, словно одержал над ними победу. Но какой ценой!
— Мой сын уйдет в землю неоскверненным, — закончил он.
Люси спросила:
— Так он болен?
— Прошедшим воскресеньем… — Мистер Эмерсон не без труда возвращался в настоящее. — Нет, он не болен, — наконец ответил он. — Просто ушел во тьму. Он никогда не болеет. Но он — сын своей матери. У него ее глаза и лоб, который я считаю самым прекрасным на свете… и он так же думает, что на свете не стоит жить. Не для чего. Он будет жить, но с этой мыслью. И никогда не увидит в жизни смысла. Вы помните ту церковь во Флоренции?
Люси вспомнила и церковь, и то, как она предлагала Джорджу заняться коллекционированием марок.
— После того как вы оставили Флоренцию, ему было страшно плохо. Потом мы переехали сюда, и он отправился купаться с вашим братом, и все стало намного лучше. Вы видели, как он купался?
— Мне очень жаль, но не стоит это обсуждать. Я глубоко сожалею об этом.
— Затем там было что-то с тем романом. Я не очень понял. Просил его рассказать, но он отказался. Он считает, что я слишком старый. Ну что же, и у нас бывают неудачи. — Эмерсон сделал паузу и продолжал: — Джордж приезжает завтра и увозит меня к себе в Лондон. Здесь он не может оставаться, а я не могу без него.
— Мистер Эмерсон! — воскликнула Люси. — Не уезжайте! Во всяком случае из-за меня. Я еду в Грецию. Оставайтесь! Такой уютный дом!
В первый раз за все это время голос Люси звучал по-доброму, и Эмерсон улыбнулся.
— Как тут все милы! — проговорил он. — А мистер Биб вообще приютил меня: пришел утром, узнал, что я уезжаю, и пригласил к себе. Здесь, у огня, так хорошо.
— Но вам не нужно ехать в Лондон! Это неправильно!
— Я обязан быть с Джорджем. Может быть, мне удастся заставить его вновь с симпатией относиться к жизни, а здесь у него это не получится. Он говорит, что постоянно думал о том, чтобы увидеть вас и услышать ваш голос. Я не оправдываю его, я просто говорю о том, что происходит.
— О, мистер Эмерсон! — Люси взяла его за руку. — Вы не должны уезжать. Я и так принесла всем достаточно беспокойства. А теперь вы покидаете дом, который вам нравится, да еще теряете деньги, и все из-за меня! Я не могу вам этого позволить. Вы должны остаться. А я отправляюсь в Грецию.
— В самую Грецию?
Что-то в Люси изменилось.
— Так в Грецию?
— Оставайтесь. Вы ведь не будете рассказывать о наших отношениях, я знаю. Я вам доверяю.
— Несомненно. Здесь одно из двух — либо вы становитесь частью нашей жизни, либо мы оставляем вас и вы живете той жизнью, что выбрали сами.
— Я бы не хотела…
— Мистер Виз, вероятно, сердит на Джорджа? Конечно, Джорджу не следовало этого делать. Он слишком самонадеян. Боюсь, расплатой за это будет печаль и раскаяние.
Люси вновь посмотрела на книги — черные, коричневые и эти, особого цвета, раздражающе-голубого, какими бывают только книги религиозные. Книги окружали вас со всех сторон, они стопками лежали на столе, громоздились по стенам до потолка. Люси показалось ужасным, что мистер Эмерсон, который был далеко не религиозным человеком и который именно этим отличался от мистера Биба, вынужден был найти приют в этом совершенно чуждом ему месте, да еще пользоваться милостью священника.
Увидев, насколько Люси устала, Эмерсон предложил ей свое кресло.
— Нет, благодарю вас, сидите. Я думаю, мне еще долго сидеть в экипаже.
— Но мисс Ханичёрч, вас ноги не держат от усталости.
— Нисколько, — возразила Люси, дрожа губами.
— Нет, это определенно так, и в этом вы абсолютно похожи на Джорджа. Так что вы говорили по поводу поездки за границу?
Люси молчала.
— Греция, — произнес Эмерсон задумчиво. — Но вы ведь в этом году собирались выйти замуж.
— Не раньше января, — отозвалась Люси, сжимая ладони. Неужели и сейчас, в этот критический момент, она солжет?
— Я полагаю, мистер Виз едет с вами? Я надеюсь — это не из-за Джорджа?
— Нет.
— Надеюсь, вы с мистером Визом получите удовольствие от поездки.
— Спасибо.
Вернулся из церкви мистер Биб. Его сутана была покрыта каплями дождя.
— Как хорошо, — произнес он. — Я как раз надеялся, что вы займете друг друга разговорами. Снова пошел дождь. Вся моя паства, которая сегодня состоит из вашей матери, мисс Ханичёрч, моей матери и мисс Бартлетт, стоит в церкви и ждет, когда их спасет экипаж. Пауэлл на конюшне?
— Думаю, да, — ответила Люси. — Я посмотрю.
— Нет уж. Я это сделаю сам. Как там сестры Элан?
— Отлично, спасибо!
— Вы уже рассказали мистеру Эмерсону о своей поездке?
— Да.
— Не думаете ли вы, Эмерсон, что со стороны мисс Ханичёрч это очень смелый поступок — взвалить на свои плечи сразу двух мисс Элан? Нет, мисс Ханичёрч, не ходите, оставайтесь в тепле. Я думаю, вся эта троица поступает исключительно отважно.
И священник поспешил к конюшне.
— Мистер Виз не едет, — проговорила Люси с легкой хрипотцой в голосе. — Я оговорилась. Он остается в Англии.
Каким-то образом она поняла, что лгать этому пожилому человеку она не в состоянии. Джорджу, Сесилю она бы еще могла сказать неправду — но не старшему Эмерсону. Тот был так близок к сути бытия, столь благороден в своем понимании этой сути, которое совершенно отличалось от того, что было написано в окружавших его книгах, так мягок по отношению к суровой стороне жизни, что истинная рыцарственность — не та убогая рыцарственность, что доминирует в отношениях между полами, но истинная рыцарственность, с которой юность должна относиться к старости, проснулась в Люси, и, как бы ни был велик риск, она сообщила Эмерсону, что едет в Грецию без Сесиля. И она сказала об этом столь серьезным голосом, что риск превратился в определенность, и, подняв на Люси глаза, Эмерсон спросил:
