Уважаемый мистер Полмрак!
Прилагаемое письмо было вручено в декабре прошлого года нашему представителю на Арувуле для передачи вам.
С прискорбием извещаю вас, что отправитель, матрос Генри Грин, который безукоризненно служил на нашей пароходной линии в двух предыдущих рейсах, скончался. Он числился в составе экипажа т/х «Маг», который налетел на рифы возле Арувулы во время шторма, пытаясь выйти в открытое море. Весь экипаж погиб.
Задержка с пересылкой вам прилагаемого письма вызвана обычным в таких случаях официальным расследованием.
Благодарю за внимание.
Примите и проч.,
Дж. С. Дейл,
поверенный, пароходные линии «Купар».
Я прислонился к двери, потрясенный. Гарри Грин умер! Я представлял себе, как он лежит на дне теплого моря, его книги шевелит подводное течение, раскрытые страницы обгладывают рыбы-попугаи, которые вплывают в его пустые глазницы и выплывают обратно. И последние картины капитана Стиллара – там же, на дне! Они разбухли от воды, татуированные ящерицы осыпались с обнаженных женских тел, а потом и сами тела разрушились, соленая вода дочиста отмыла холст. Процесс творчества обратился вспять.
– Что такое, Эндрю? – окликнула меня с дивана Мария.
Я все еще стоял у двери. Подойдя ближе, я передал жене письмо.
Она поспешно прочла его.
– О, Эндрю! – вздохнула она. – Мне так жаль. Она поднялась и снова обняла меня.
– Невозможно поверить, – сказал я.
– Ты так любил его, – откликнулась она.
– Да, – сказал я. – Да, любил.
Мы вместе опустились на диван. Второй конверт оставался у меня в руках. Тонкий конверт из белой бумаги, предназначенный для авиапочты. Я узнал на нем почерк Гарри – он всегда словно протыкал ручкой бумагу, стараясь навеки пригвоздить каждое слово. Я аккуратно вскрыл конверт. Внутри лежал один-единственный лист.
Дорогой Энди, мы бросили якорь в лагуне Арувулы. Жаркое местечко, комары и мошки нас совсем загоняли. Начальник порта говорит, что через несколько дней в гавань зайдет другой пароход, рейсом на север, и он передаст им это письмо, чтобы его отправили по почте, когда пароход достигнет суши.
Арувула сильно переменилась. Я тебе говорил, что женщины больше не делают татуировку, чтобы походить на ящериц? Они теперь все ходят в школу и читают книги. Полагаю, так лучше для них, хотя, может, и не для нас.
Я был рад повидать тебя. Сколько лет прошло с тех пор, пять? Надеюсь, ты нашел себе хорошую женщину. В таком холодном климате без женщины нельзя. Я проверю, кого ты выбрал, когда снова загляну к тебе. На этот раз я приеду летом.
А пишу я это письмо, чтобы выполнить обещание. Помнишь, я тебе говорил, что непременно сообщу тебе местонахождение Рая, если когда-нибудь найду его? Признаться, последний раз ты выглядел как человек, которому эта информация пригодилась бы! Так вот, в этот рейс я с особым усердием налег на своего Моролога и, похоже, усвоил наконец его систему. Итак, согласно моим вычислениям, точные координаты Рая: 44.167” северной широты и 80.448” западной долготы. С картой сверься сам.
Увидимся через пару месяцев. Счастливого плавания.
Твой старый товарищ
Гарри
Я передал и это письмо Марии, и она прочла его.
– Жаль, что я не была с ним знакома, – сказала она. – Значит, он догадался, как ты несчастлив, когда видел тебя в последний раз.
– Думаю, его было нелегко провести, – согласился я.
– Он уже староват был для матроса, верно?
– Ему было около семидесяти. Мне кажется, он и не думал о пенсии. Они с капитаном Стилларом – два сапога пара: обоим были необходимы моря, чтобы заниматься любимым делом.
– Что ж, давай выполним его поручение, – предложила Мария.
– Какое?
– Сверим координаты, – пояснила она. – Если он столько лет потратил на то, чтобы их вычислить, мы должны, по крайней мере, посмотреть но карте, что это за место. – Мария отошла к стеллажу и вернулась с атласом.
На какое-то время она погрузилась в изучение карты.
– Вот оно! – сказала она, указывая точку на карте. – Видишь? – На губах ее играла улыбка.
Я посмотрел: линии координат сходились точно в Камберлоо.
– Не очень-то подходящее место, – сказал я.
– Может, нет, а может, и да, – возразила Мария. – Помнишь надпись, которую Гарри повесил на двери каюты? Помнишь слова?
Я перечитывал эту надпись каждый день по пути на остров Святого Иуды. Я и сейчас словно видел ее перед собой:
Разум – сам себе пространство, и в себе
Создаст из Рая Ад и Рай из Ада.
Я повторил эти слова вслух.
– По-моему, так оно и есть, – сказала Мария. – Что если Рай – всегда там, где ты находишься, только человеку почти непосильно это понять? И ты не обретешь его, пока не сумеешь полюбить другого человека и довериться ему; и тогда, где бы ни находился, там и будет Рай?
Я согласился, что это неплохая мысль.
– Моя мама порой жаловалась, когда отца посылали в какое-нибудь совсем уж гиблое место; – продолжала Мария, – а он уверял ее, что все не так уж плохо. Он говорил: «Роза цветет и на куче навоза». Не то чтобы Камберлоо был навозной кучей, но, конечно, и на Рай, каким его обычно"себе представляют люди, он не слишком похож.
Потом она снова заговорила о Гарри:
– Помнишь, он сказал тебе, что хорошая книга становится талисманом, – сказала она, – даже если ты не соберешься ее прочесть. Может, это применимо и к словам. Разве слово не может быть талисманом, даже если ты не понимаешь в точности его значения? Почему бы слову «любовь» не стать талисманом? И слову «доверие»?
– Наверное, ты права, – отозвался я. Мне хотелось угодить жене.
– Помнишь, что сказал нам Мозес Аткинсон тогда, на горе: змеи ничему не учатся на опыте.
– Да, – кивнул я.
– Может, насчет змей он и прав, – продолжала Мария, – но к нам это не относятся. Человек сумеет научиться любви.
Мы сидели на диване, и атлас все еще лежал рядом с нами. Внезапно Мария выпрямилась.
– Вот что я подумала, Эндрю: добавь это к своим записям, ты не против? Вернись к столу, прямо сейчас, и после всех кошмаров и ужасов запиши это.
Я сомневался. Мне это казалось глупым.
– Пожалуйста, – попросила Мария. – Если не ради себя самого, то ради меня.
И я решился.
– Почему бы и нет? – сказал я. – Конечно, я так и сделаю.
– Ты напишешь, что любовь и доверие – самое важное в мире?
