– Нет, спасибо, – говорит Говард.
– Не поддается анализу? – говорит Генри. – Странно! Сначала никакой боли, но потом я понял, что от такого пореза можно и умереть, ну и подумал, что будет лучше позвать на помощь. И тут появилась Флора; и вела себя ну просто замечательно, правда? Что же, на вечеринках, как ты говоришь, такое случается. Мы любим анализировать, что стоит за этим. Такова наша профессия, но тут ничего нет, просто небольшой несчастный случай.
– Генри, ты вчера не был ничем расстроен? – спрашивает Говард, глядя на ничего не выражающее лицо Генри.
– Ну, собачий укус слегка вывел меня из равновесия, – говорит Генри, – но не слишком.
– По-моему, я тревожусь за тебя больше, чем ты за себя, – говорит Говард.
– Ну, это очень мило с твоей стороны, Говард, – говорит Генри, – только это ни к чему.
– Но это же могло привести к летальному исходу, – говорит Говард.
– У тебя у самого хватает причин для беспокойства, – говорит Генри, – судя по тому, что я слышу.
– Мы с тобой знакомы уже очень долго, – говорит Говард. – Я помню нашу первую встречу.
– Господи, да, – говорит Генри, – да. Какие-то мальчишки сшибли меня с ног футбольным мячом. Я сказал, чтобы они ушли с университетского спортивного поля, потому что это частная собственность, а они запустили в меня мячом. Ты меня поднял.
– Даже тогда с тобой происходили несчастные случаи, – говорит Говард.
– Послушай, – говорит Генри, – мне неприятно, что ты так из-за меня тревожишься. Или, по-твоему, я нарочно? С какой-то целью?
– Что такое цель? – спрашивает Говард. – Я думаю, у тебя могла быть веская причина быть расстроенным.
– Какая причина? – спрашивает Генри.
– Разве вчера вечером причины не было? – говорит Говард.
– Послушай, – говорит Генри, – я хочу знать, на что ты намекаешь.
– Ты не знаешь, на что я намекаю?
– Нет, – говорит Генри. – Хватит напускать чертов туман.
– Ну, – говорит Говард, – когда ты вернулся домой, а Майры там не оказалось, ты знал, куда она уехала?
– Конечно, – говорит Генри, – она оставила мне записку. Она всегда оставляет мне записки. На каминной полке. Она поехала к вам.
– Ты знаешь почему?
– Да, – говорит Генри, – в записке было написано. Помочь Барбаре. Ее беспокоит, как Барбара себя нагружает. Нас обоих беспокоит. Разве она не приехала?
– О да, – говорит Говард.
– Значит, так, – говорит Генри. – При чем тут все это?
– Мы думали, она была расстроена, – говорит Говард.
– Чудесная девочка Майра, – говорит Генри. – Собственно, у нее было тяжелое лето. Эта моя книга решительным образом не шла. Меня, как говорится, заблокировало. Слова никак не шли. Конечно, харизма – понятие очень сложное. И я, не исключено, немножко не в курсе новейших установок. В нашем возрасте так случается. Теряешь искру, чуточку умираешь. Ну, ты понимаешь, про что я. Она что-нибудь про это говорила?
Говард смотрит на лицо Генри, которое обзавелось усиками пивной пены, но ни о каких задних мыслях не свидетельствует, и говорит:
– Да, говорила.
– Я уверен, ей полезно выговориться, – говорит Генри. – Ей нужно, чтобы кто-то проявлял интерес. Не то чтобы я не проявлял, но она меня истощила. И, сказать откровенно, я в довольно скверном настроении, Говард. Не в лучшей моей форме. Она сказала, что я в скверном настроении?
– Да, – говорит Говард.
– Понятно, – говорит Генри. – Значит, у вас был долгий разговор.
– Да, – говорит Говард.
– Ну, что же, – говорит Генри, – поэтому ты вчера и беспокоился за меня?
– Да, – говорит Говард.
– Она что-нибудь еще про меня говорила? – спрашивает Генри.
– Она сказала, что с вашим браком не все ладно, – говорит Говард.
– Так и сказала? – говорит Генри. – Ну, как я и говорю, это лето было не слишком хорошим. Ну и книга добавила. Книги заставляют замыкаться в себе. Но ничего серьезного тут нет.
– Она считает наоборот, – говорит Говард. – Разве она не думает уйти от тебя?
– А она думает? – спрашивает Генри.
– Разве она тебе не сказала? – спрашивает Говард. – Ты не знал?
– Нет, – говорит Генри. – Она тебе так и сказала?
– Для тебя это так уж неожиданно? – спрашивает Говард.
– Не совсем, – говорит Генри. – Майра несчастна, пойми. Я не совсем то, в чем она нуждается. Я не могу дать ей все, что ей требуется от жизни. Она чувствует себя несчастной и звонит разным людям. Разговаривает с ними о нас. Иногда она отправляется и покупает новую посудомоечную машину «Мьель» или еще что-нибудь. Потому что все девочки, те, кого она называет девочками в своей компании, покупают посудомоечную машину «Мьель». Иногда она говорит о том, чтобы разъехаться, потому что все девочки из уни, в том, что она называет «уни», в ее компании говорят о том, чтобы разъехаться. Это своего рода модное женское занятие. Все жены словно бы только этим и заняты. Они хотят очень многого, а мы им этого дать не можем – того секса и внимания, который им требуется. Ну, мне уже пора. У тебя есть время еще для одной по-быстрому?
– Хорошо, – говорит Говард.
– Достань деньги из моего кармана, – говорит Генри.
– Обойдемся, – говорит Говард.
– Бери, Говард, – говорит Генри, протягивает руку поперек себя и выворачивает содержимое левого кармана на скамью и пол. – Вот.
Говард подбирает несколько монет и идет к стойке, где Хлоя стоит в своем викторианстве.
– Еще две пинты, – говорит Говард.
– Один из моих самых хороших, мистер Бимиш то есть, – говорит Хлоя, качая ручку, – каждый вечер здесь. Вчера был как огурчик.
Говард берет кружки и несет их назад через зал; когда он возвращается к красному плюшевому сиденью, Генри, подбиравший свои монеты, поднимает лицо, и Говард замечает, что в ямочке за его ноздрей угнездилась слезинка.
– Спасибо, – говорит Генри.
– Все в порядке? – спрашивает Говард.
– Ты должен простить меня за то, что я среагировал на ситуацию, которую мы описали, с моей обычной неадекватностью, – говорит Генри. – Конечно, она расстроена, не то она не обратилась бы к вам. То есть я хочу сказать, вы ведь в этом профессионалы, верно? В том, как разъезжаться. Майра все время говорит о том, как Барбара ушла от тебя в Лидсе. Героический поступок, говорит она.
– Да, она про это упоминала, – говорит Говард.
– Значит, она все это подробно обсуждала, так? – спрашивает Генри. – По-моему, это очень дурной знак.
