— И пятьдесят тысяч домов, — добавил отец.
— Да здесь едва бы хватило места для нескольких хуторов, — удивился Эрленд.
— Ной-Дронтхейм, — сказал отец.
— Так должен был называться город? — спросил датчанин.
Отец ответил не сразу, видимо, кивнул.
Но потом продолжил:
— Альберт Шпеер сделал модель. Двадцать пять квадратных метров. Из гипса. Всего города.
— Вы много знаете, — сказал датчанин.
— Ну, я теперь немного почитываю.
— А где сейчас эта модель? — спросила Турюнн.
— Она была в Берлине, — ответил отец. — Ее разбомбили в клочья вместе со всем остальным.
— А деревья остались, — сказал Эрленд. — Я их очень хорошо помню. Дедушка Таллак показывал их мне, когда я был маленьким. Растут, как нечто само собой разумеющееся, будто всегда здесь росли.
— Так и времени прошло шестьдесят лет, — заметил отец.
— Да уж, их не вырвешь и не отправишь в Германию, — засмеялся Эрленд. — Типа: привет! Вы тут кое-что забыли! Они завянут, еще не доехав до границы.
Тур поспешил на кухню. Отец сидел с пустой рюмкой, на столе стояла коричневая бутылка, у каждого было по рюмке, кроме Маргидо, он возвышался, опираясь бедром на кухонный стол и скрестив руки на груди.
— «Старой датской», Тур? — Эрленд протянул ему рюмку.
Так вот что было в коричневой бутылке. Он слышал об этой настойке, но никогда ее не пробовал. Он ожидал чего-то сладкого, но она оказалась горькой, непривычный вкус.
— Давайте, что ли, садиться за стол? — предложила Турюнн.
На обоих подоконниках стояли свечи, камин горел. На столе красовались высокие красные свечи и горшки с цветами из Ховстада и Снарли, где у матери были родственники.
Тур замер перед дверьми в изумлении. Словно оказался в другом времени. Датчанин выносил и заносил тарелки.
— Как хорошо, что у тебя в заначке оказался акевит, — сказал Эрленд. — Это был настоящий сюрприз.
Отец сидел такой чистенький, все в нем блестело: кожа, глаза, волосы, гладко зачесанные назад. Тур гадал, сколько рюмок настойки они в него влили, не задумываясь о том, что человек никогда не выпивал.
Тур сел с другой стороны и как можно дальше. Турюнн налила всем, кроме Маргидо, пива и теперь обходила стол с бутылкой акевита. В комнатах было тихо, радио выключили, и экран телевизора не светился. Датчанин принес соус в соуснице тоже из других времен, Тур ее хорошо помнил — мать прекрасно готовила соусы, а что может быть лучше хорошего соуса?
— У нас есть минералка и лимонад, — обратилась Турюнн к Маргидо.
— Лучше минералки, — ответил Маргидо.
Давно Тур не ел такой вкусной еды, он трижды брал добавку. Шкурка на мясе была нежнейшей, а соус настолько вкусный, что он забылся и от души макал в него картошку. На буфете он обнаружил Санта-Клауса с щипцами для орехов. Тут же стояла плошка с орехами, пачка фиников и миска с розовыми и зелеными марципановыми шариками. Пиво, акевит, свечи и вкусная еда наполнили его благодарностью и терпимостью. Еще никто не произносил тостов, надо бы начать. Он поднял рюмку.
— За… маму.
Он не слышал, кто его поддержал, ему пришлось закрыть глаза и сосредоточенно сглотнуть, прежде чем он смог выпить. Все молчали, склонились к еде. Дело сделано, он это сказал. Он понимал, что слова эти очень важны, хотя и не отдавал себе отчета, почему. Как-нибудь он об этом обязательно поразмыслит в свинарнике, когда останется наедине с животными.
— И за повара, — сказал Эрленд, нарушив тишину.
Он непринужденно поднял бокал и отсалютовал датчанину. «Наверное, в нем есть что-то хорошее, раз он готовит такую еду. Двенадцать лет, — подумал Тур, — двенадцать лет — это много».
— За повара, — повторил он и поймал на себе взгляд Маргидо.
Турюнн приготовила морошковый крем, нашла морошку в морозилке.
— Это ты ее собирал? — спросила она.
Он кивнул. Это было несколько лет назад, но об этом не обязательно говорить вслух. Морошка сохраняется в морозилке долго. А мать всегда берегла самое вкусное. Датчанин принес кофейник и поставил на каминную полочку. Турюнн достала парадные чашки. Она аккуратно ставила каждую чашку на блюдце, и это он одобрил.
— А к кофе отлично подойдет «Старая датская», — заявил Эрленд и налил всем за столом.
Тур коротко взглянул на отца, тот сидел, склонив голову, и смотрел затуманенным взором прямо в чашку и рюмку с темным содержимым. Казалось, он почти спал.
— Я хотел кое о чем поговорить, — начал Эрленд. — Раз уж мы все тут собрались.
Это еще что за новости? Он, Тур, выпил за его возлюбленного, должен же Эрленд понимать, что он старается изо всех сил и что выпить за него для большинства сидящих за этим столом и с трудом представляющих себе, как два взрослых мужика могут…
— Хутор надо переписать на Тура. Этого до сих пор никто не сделал, — сказал Эрленд.
В ушах зазвенело, Тур схватился за чашку, поднял и шмякнул со звоном на блюдце. Они понятия не имеют, как плохи здесь дела, а теперь без материной пенсии тем более. Ему придется продать хутор, он не в состоянии выплатить Эрленду и Маргидо их долю. И вот, брат сидит и фактически…
— Нет, — сказал он.
— Но разве не этого ты хочешь? — удивленно спросил Эрленд.
— Нет, — повторил Тур. — Тогда я разорюсь. Я едва свожу концы с концами.
— Но нам ничего не надо, правильно, Маргидо? Нам на жизнь хватает.
— Как-то это неожиданно, — сказал Маргидо.
— Неожиданно? Ты сказал, неожиданно? Туру пятьдесят шесть лет, он уже достаточно ждал! — воскликнул Эрленд.
— Но, Эрленд, давай не будем… сегодня… — возразила Турюнн.
— Это важно, — продолжал Эрленд. — И раз мы все здесь собрались… Я думал, вы только обрадуетесь.
— А как насчет Турюнн? — спросил Маргидо.
— Вот именно, как насчет Турюнн? — сказал Эрленд. — Если Тур вдруг умрет, она получит все, так? Осталось только закрепить это письменно, что мы заберем причитающуюся нам часть наследства только тогда, а уж Турюнн сама выяснит, что ей делать. Хуже не будет.
— Я не это имел в виду, — медленно произнес Маргидо. — Хутор все-таки… И я бы хотел…
— Ты, кажется, тоже здесь не гробился, как и я, — напомнил Эрленд.
— Прекрати, — вмешалась Турюнн.
— Я не против, при условии, что мы оформим все письменно, как ты говоришь, — спокойно сказал Маргидо. — Что мы забираем часть наследства, тогда. Если это возможно. И если будет что забирать. Если нам это будет нужно.
— Это уже твое дело, Маргидо, и мое, — заметил Эрленд. — А сейчас надо просто отказаться от наследства, дать Туру продолжить то, чем он занимался все эти годы, фактически ничем не владея! Это ужасно, если подумать. Меня ведь здесь тоже не было, и…
