И это все, что он успел сказать, поскольку внезапно к нам подбежал Федерико и, показывая на пламенеющий закат, озаривший вершины гор, воскликнул:
— Вы видите? Солнце!
Он набрал в грудь воздух и выпалил:
Мое сердце как солнце,
Потому что, когда ты уходишь, оно
Погружается в скорбную тьму
И… и…
Мы застыли в молчании. Федерико судорожно вздохнул и закрыл глаза. Томмазо стоял рядом со мной, Федерико — прямо перед нами. Рука Томмазо потянулась к кинжалу.
— Мое сердце как солнце, — повторил герцог.
Томмазо наполовину вытащил кинжал из ножен.
— Потому что, когда ты уходишь, оно…
Я схватил Томмазо за руку, не давая ему вытащить кинжал целиком.
— Сонет! — взревел Федерико. — Я хочу написать сонет!
Он развернулся к нам. Я отдернул руку, Томмазо сунул кинжал в ножны.
— Мне кажется, это будет чудесным выражением любви, ваша светлость.
— Мне тоже. Я должен найти Септивия.
Он поспешил прочь.
Лицо Томмазо побелело от ярости.
— Я мог бы…
Я кивнул в сторону троих стражников, стоявших в дверях.
— Нас обоих убили бы. Я не хочу погибать из-за твоей глупости!
— А я не позволю Миранде погибнуть из-за твоего эгоизма!
И впервые в жизни я поверил ему.
* * *
Позже в тот вечер я проходил мимо комнаты Септивия. Сидя с растрепанными волосами, он работал при свече и бормотал про себя вновь и вновь:
Мое сердце как солнце,
И когда ты уходишь, оно
Погружается в скорбную тьму…
С тех пор как Федерико влюбился, Септивий не спал. И никто не спал. Любовь так преобразила герцога, что даже те, кто знал его как свои пять пальцев, растерялись, не понимая, чего от него ожидать. Он дергал Чекки за бороду и издевался над вечно хихикающим Пьеро. Сказал, что мир создан не в форме треугольника, а в виде сердца. А потом изумил нас всех, заявив:
— Да, Цицерон был прав, когда говорил, что добротой можно добиться чего угодно. Смею ли я сказать: и любви тоже?
Мы зааплодировали. Федерико цитирует Цицерона! Герцог не изнасиловал Миранду и вообще не приставал к ней. Он хотел, чтобы она его полюбила. Любовь расцвела в нем, и хотя крепостные стены злобы и жестокости не пали под ее напором, там и сям появились маленькие бреши. Миранда, почуяв это, старалась расширить их, как могла.
— Я хочу съездить в Венецию, покататься на верблюде и увидеть папу римского, — промолвила она во время игры в триктрак.
Глаза у Федерико вспыхнули от восторга и тут же скрылись между жирными складками.
— В следующем году я отвезу тебя в Венецию и куплю верблюда.
— А как же папа римский? — спросила Миранда, захлопав в ладоши.
— Папа исключается, — ответил Федерико.
— Почему? — надулась Миранда.
— Потому что я так сказал! — рявкнул герцог с исказившимся от злобы лицом.
Миранда продолжала играть, словно ничего не слышала. Потом глянула на него и невинно улыбнулась.
— Тот Федерико, о котором мне рассказывали в детстве, плевал на папу римского с высокой колокольни. Смотри! — воскликнула она, переставив фишку на доске. — Я снова выиграла. А теперь мы поедем в Рим?
Федерико уставился на нее с таким видом, словно хотел улыбнуться, но не мог из-за кипящей в нем ярости.
— Посмотрим, — буркнул он.
Он размышлял над каждым словом Миранды и порой находил в нем такой смысл, которого она и не вкладывала. Как-то она мельком обмолвилась, что девчонки подсмеивались над ней, когда она впервые попала во дворец. Федерико вызвал их в зал — некоторые уже были замужние дамы с детьми — и пригрозил, что отрежет им язык, если они когда-нибудь посмеют обидеть Миранду.
Я умолял ее быть осторожнее. Однажды Федерико подарил одной из своих шлюх драгоценные украшения только для того, чтобы на следующий день обвинить ее в краже.
— Ты сравниваешь меня со шлюхой?
— Нет, конечно! Я просто молю тебя: будь осторожна.
Она закатила к потолку глаза.
— Ты слишком волнуешься.
Поскольку Федерико влюбился в мою дочь, женщины наперебой старались меня соблазнить. Я пытался вызвать в памяти образ Елены, но — potta! — мне так давно не доводилось держать в объятиях женщину! Порой я уступал своей слабости. Нет! Да простит меня Господь, я очень часто ей уступал. Что поделаешь? Я даже не знал, увижу ли когда-нибудь Елену вновь.
Как-то ночью, пробираясь к служаночке, с которой мы забавлялись, я заметил под деревом в саду Эмилии две фигуры — Федерико и Витторе. Мой брат поднял руки к луне и прочел молитву, затем открыл крышку чаши, и герцог, запустив туда руку, помазал себе мошонку.
Я поспешил к своей кухарочке и рассказал ей о том, что видел.
— А что Федерико обычно ест? — спросила она меня.
Я ответил, что суп из клевера, слоеный пирог с ветчиной и мелко нарезанные козлиные яички.
— Афродизиак! — хихикнула она.
Однако, похоже, эти средства не действовали. Теперь я понял, почему Федерико не пытался взять Миранду силой. У него просто не стоял!.. Я помолился Богу о том, чтобы это не охладило его чувства и не испортило ему настроение.
Тем не менее расслабляться не стоило. Федерико был по-прежнему опасен. За завтраком Миранда заметила, что розы — ее любимые цветы. Герцог приказал двадцати слугам собрать все розы в долине и преподнести их Миранде за ужином.
— Я хочу сделать ей сюрприз.
Однако розы уже отцвели. Разъяренный Федерико приказал бросить слуг в темницу, а старшего вздернуть на дыбу.
— Попроси герцога освободить их, — сказал я Миранде. — Они ни в чем не виноваты.
Она отказалась.
— Я не могу. Он сделал это для меня. Чтобы показать, как сильно он меня любит.
— Ты наживешь себе уйму врагов.
— Я? — Она поднесла к лицу зеркальце и принялась расчесывать волосы. — Но я никому ничего не сделала!
— Ты забыла о своем происхождении.
— А ты думаешь, я хочу о нем помнить?
— Не так я тебя воспитывал!
— Правда? — Миранда подняла зеркальце так, что я увидел свое лицо рядом с ее. — Думаешь, ты сильно отличаешься от меня? Я всему научилась у тебя. И теперь, когда жизнь впервые дает мне все, чего я хочу, ты мне завидуешь!
— Я пытаюсь защитить тебя.
— От кого?
— От тебя самой, — ответил я.
