На берегу загорелась ещё одна хижина. Эбнер вышел на палубу, и увидел, что из дома в ужасе выбежала девушка, за которой вдогонку неслись четверо матросов. Вот, оказывается, для чего они устраивали поджоги!
– Да простит их Господь! – начал молиться Эбнер. – Не удивительно, при таких капитанах…
Он не договорил, и спустившись в каноэ, быстро очутился на берегу, полный решимости защитить хотя бы собственную же ну. Хейл очень волновался, что переживания могут повредить беременности Иеруши, но прежде чем он успел добраться до собственного дома, у самого пирса произошло ещё одно неприятное происшествие. Всполошились даже те пьяные матросы, которые просто прогуливались по берегу. Трое огромных китобоев, которые вот уже некоторое время рыскали по дальней части территории, принадлежавшей Маламе, наконец, разыскали её дочь Ноелани, и теперь, радостно выкрикивая какие-то сальности, волокли её по пыльной улице в поисках удобного местечка, где можно было спокойно поразвлечься с жертвой. Девушка пыталась сопротивляться, и что-то отчаянно кричала на гавайском языке, пока матросы ругались по-английски.
Несколько стариков, ослабевших настолько, что их не взяли в горы за сандаловым деревом, попытались как-то остановить насильников, проявляя при этом свою верность местной знати, однако их тщетные потуги даже не были замечены матросами: кто-то из них небрежно отшвырнул стариков в сторону одной рукой. Правда, моряков могло оправдать лишь одно обстоятельство: они не понимали того, что все то, что могло пройти с простой девушкой, в отношении дочери алии считалось святотатством и могло повлечь за собой серьезные последствия. На шум сбежались ещё какие-то старики, но тоже быстро получили свою порцию тумаков, а пьяные моряки продолжали тащить пленницу дальше.
В этот момент, придерживая одной рукой свою шляпу, Эбнер быстрым шагом заковылял к матросам, и, выставив указательный палец в сторону дебоширов, изо всех сил выкрикнул:
– Отпустите эту девушку! Немедленно!
– Прочь с дороги, доходяга! – предупредил один из матросов.
– Я священник и служу Господу нашему! – счел необходимым объявить Эбнер.
Услышав эти слова, двое хулиганов в нерешительности остановились, но третий, развязной походкой приблизившись к миссионеру, выкрикнул ему почти в лицо:
– В Лахайне Бога нет!
Эбнер, весивший, наверное, вдвое меньше матроса, не раздумывая ни секунды, влепил здоровяку пощечину, после чего не торопясь произнес:
– Бог наблюдает за вами!
Обескураженный матрос сразу принял боевую стойку, что бы уничтожить этого дерзкого святошу, но двое товарищей забияки сочли за благо отпустить девушку, а сами при этом принялись с двух сторон удерживать зарвавшегося товарища. Но когда все трое увидели, что Ноелани, первая красавица всего городка, убегает, ими овладела невероятная злоба. И они набросились на несчастного миссионера, нанося ему удар за ударом. Спасла священника сама Малама. Алии Нуи заметила похищение дочери, и теперь примчалась ей на помощь, прихватив с собой всех тех мужчин и женщин, которых смогла отыскать по пути.
– Это же сама королева! – воскликнул один из матросов, когда Малама на всем ходу ворвалась в гущу потасовки. Пере пуганные моряки тут же перестали избивать Эбнера и бросились наутек, проклиная все на свете, чтобы собрать на подмогу своих товарищей. Вскоре на пыльной улице сгрудилось уже более сорока матросов, в большинстве своем сильно пьяных. Все они не решались подходить к разъяренным женщинам, защищавшим священника, а только издалека выкрики вали в их адрес проклятья.
– Ну-ка, выходи сюда к нам, трус! – подзадоривал Эбнера время от времени кто-нибудь из матросов. Но тут вперед вы ступала Малама и так отчитывала зарвавшегося на гавайском, что постепенно, поняв всю тщетность своих попыток расквитаться со священником, моряки разошлись. И только тогда Эбнер с ужасом увидел, что неподалеку стоят капитаны двух кораблей и, смеясь, обсуждают происшедшее.
– Что же это за люди? – недоумевал миссионер, когда шайка хулиганов отправилась назад в винную лавку Мэрфи, а Малама принялась рассматривать кровоподтеки на теле несчастного Эбнера. Затем он добавил потише, на ломаном гавайском: – Вот теперь вы понимаете, что может произойти, когда все мужчины уходят в горы за сандаловым деревом?
– Да, – кивнула Малама. – Теперь следует посылать в горы женщин.
Эта ночь была настоящим кошмаром. Матросы, подстрекаемые собственными капитанами, уже не могли найти новых девушек, а потому окружили дом Эбнера и сыпали в его адрес проклятья чуть ли не до рассвета. Затем они подожгли ещё одну хижину и, наконец, отыскав где-то трех молодых женщин, утащили их на свои суда. В два часа ночи, когда разгул был в полном разгаре, Эбнер обратился к Иеруше:
– Я оставлю тебя под охраной Кеоки и женщин Маламы, а мне необходимо сейчас же поговорить с Пупали.
Выбравшись из хижины через запасной выход, он поспешил к Пупали, тому отчаянному лодочнику, единственным занятием которого было возить на каноэ свою жену и дочерей к приплывающим в порт судам.
Эбнер присел на пол рядом с хозяином дома в полной темноте и спросил его на ломаном гавайском:
– Почему вы возите своих дочерей к этим нехорошим людям?
– За это я получаю кое-какую одежду, а иногда мне пере падает даже табак, – охотно пояснил тот.
– Неужели вы не понимаете, что в один прекрасный день ваши дочери могут умереть от страшной болезни, которой заразят их матросы? – умоляюще обратился к отцу семейства Эбнер.
– Когда-нибудь мы все умрем, – резонно заметил Пупали.
– Но неужели те крохи, которые зарабатывают таким об разом ваши дочери, устраивают вас?
– Мужчинам нравятся девочки, – ответил Пупали, и не ошибся.
– А вам не стыдно торговать собственной женой, предлагая её морякам?
– Обо мне позаботится её сестра, – также спокойно ответил мужчина.
– Значит, вам нравится, когда моряки начинают сжигать ваши дома? – не отступал Эбнер.
– Ну, мой дом они никогда не сожгут.
– Сколько же лет вашей самой симпатичной дочери?
Эбнер услышал, как Пупали даже засопел от гордости:
– Илики? Она родилась в год болезни Кеопуолани.
– Значит, всего четырнадцать, а она уже, возможно, неизлечимо больна!
– Ну, а чего же вы ожидали? Она ведь женщина. Чисто импульсивно, Эбнер предложил:
– Я хочу, чтобы вы отдали её мне, Пупали.
Наконец-то священник сказал те самые слова, которые быстро дошли до туповатого островитянина. Похотливо улыбнувшись, он прошептал:
– Вам она понравится. Все мужчины просто без ума от неё. И сколько вы мне за неё предложите?
– Нет, вы не поняли, я забираю её ради Господа.
– Все ясно, но сколько получу за это лично я? – настаивал Пупали.
