Медлить нельзя. Она тоже купила дом на Пятой авеню. Под номером 715. Архитектор Гарольд Стернер оформил фасад, причем она попросила написать на вывеске свою фамилию с маленькой буквы, вдохновившись примером друга Эдварда, поэта Э. Э. Каммингса, который подписывал свое имя: e. e. cummings. Тайный знак уважения мужу.
Выход Мадам на сцену американской индустрии красоты в новом амплуа произвел фурор. А главное, новый салон, обставленный мебелью в стиле барокко по эскизам Ласло Медьеша и Мартина Кейна, стал вечным двигателем рекламы. И кроме того, шедевром современного дизайна. Ни один из прежних ее салонов не поражал таким великолепием и совершенством.
Бумажные обои сине-стального цвета — прекрасный фон для живописи Кирико, графики Модильяни, фресок Паллавичини. Скульптура Надельмана и молодой американки Мальвины Хоффман гармонировала с интерьерами Жана-Мишеля Франка и панно Хуана Миро. Мадам выставила в музейных витринах лучшие образцы из собственной коллекции африканского искусства и старинные кукольные домики. Повесила свои портреты, один — работы Павла Челищева, покрытый цехинами, и другой, вызвавший восторг американских искусствоведов, — кисти Мари Лорансен.
На третьем этаже — собрание редчайших книг по косметологии. На пятом — вся административная часть. Да, это лучший ее салон, безупречный, роскошный, нарядный и конечно же самый американский, ведь его создали художники, знаменитые в Нью-Йорке. Описывая его, журналисты, все как один, твердили: «Swank!»[8]
Венец торжества Елены — ее прославленное нововведение, «День красоты». Рекламные объявления приглашали: «Проведите у нас весь день, и наши специалисты с утра до вечера будут заниматься только вами». Действительно, многочисленные инструкторы по лечебной гимнастике, массажисты, диетологи, врачи, парикмахеры, косметологи, визажисты, маникюрши трудились без передышки: укрепляли, разминали, разглаживали, умащали, придавали форму телу и яркость лицу. С восьми утра до восьми вечера каждую даму окружал целый рой служителей Красоты, и в конце концов даже провинциальная матрона превращалась в богиню.
Прежде всего ее подробно расспрашивали обо всем, просили назвать свой вес, рост, заболевания, рассказать, чем она обычно питается, как ухаживает за собой. Затем, исходя из полученных данных, назначали специальные процедуры, и незабываемый день начинался. Гимнастика для лица под руководством врача из Вены, различные виды массажа, ванны из молока и травяных настоев, увлажнение кожи, новейший крем для тела «Body Firming Lotion», электротерапия, обработка жидким парафином для улучшения циркуляции крови и борьбы с целлюлитом, втирание укрепляющих масел, световые процедуры для загара. И кульминация: изобретенный мадам знаменитый тренажер «San O Thermo», помогающий сжечь лишний жир и омолодить клетки кожи.
После легкого обеда — овощи и рыба на гриле и фрукты на десерт — изнуряющий марафон возобновлялся: во второй половине дня даме делали очищающие маски, затем — модную парижскую стрижку, массаж головы, маникюр и педикюр в комнате с прекрасными мраморными барельефами Мальвины Хоффман. А под конец — урок макияжа при ярком освещении, будто при свете дня.
«День красоты» — удовольствие дорогостоящее: от 35 до 150 долларов. Но дамы были довольны и считали, что цена вполне умеренная. Некоторые по доброй воле даже приплачивали лишнее. Когда изящно и строго одетая девушка провожала их к кассе, помогая нести покупки, они шептали ей:
— А правда, что мадам Рубинштейн выпускает один крем только для себя?
Девушка кивала с серьезным видом:
— Правда. Мадам не предлагает его покупательницам только потому, что он слишком дорогой. Ей неловко, ведь им пришлось бы выкладывать такие деньги за какой-то крем.
— Цена для меня — не главное! Я готова заплатить любую сумму. Мне говорили, что он превосходный!
— Ну, в таком случае, если вы настаиваете…
И счастливая дама удалялась с кремом за сорок долларов.
Само собой, Мадам не избавилась от неприятностей и беспокойства навсегда. Едва новый салон приобрел популярность благодаря активной рекламе, на горизонте замаячили другие конкуренты, не менее опасные, чем Элизабет Арден, желавшие во что бы то ни стало отхватить от пирога кусок побольше. Один из них, Чарльз Ревсон, основатель фирмы «Revlon», обладал прескверными манерами и неукротимой жаждой власти. Мадам бесконечно презирала его и называла не иначе как «that man» или даже «that nail man»[9].
Его судьба напоминает судьбы многих потомков европейцев-иммигрантов, составляющих большинство населения Америки. Он родился в 1906 году в канадской провинции Квебек, в городе Монреале, хотя всегда утверждал, будто его родина — Бостон; с его точки зрения, это придавало ему блеск. Рос в Манчестере и Нью-Хэмпшире, куда вскоре после его рождения переехала вся семья, евреи с русскими, литовскими, австро-венгерскими и немецкими корнями.
Отец и мать работали на табачной фабрике, так что с трудом могли прокормить троих детей. Мать рано умерла, и тогда воспитанием мальчиков занялись дядья и тетки. По окончании средней школы Чарльз сразу устроился на работу. Сначала в магазин готовой одежды, затем — в небольшую косметическую фирму, где и обнаружились его таланты. Когда начальство отказалось повысить его в должности, он ушел оттуда, хлопнув дверью, в полной уверенности, что сможет наладить собственное дело. И действительно, хотя начальный капитал Чарльза составлял всего триста долларов, а компаньонами стали брат Мартин и приятель-химик Чарльз Лэчмен, молодой человек начал производить косметику в Нью-Йорке. В двадцать пять лет он добился бешеного успеха благодаря ярко-красной помаде и линии лаков для ногтей, покоривших покупательниц удивительной прочностью.
Секрет изготовления лака ему открыла, сама того не желая, Диана Вриланд. Приехав в Венецию по приглашению Катрин д’Эрланже, законодательница мод, в то время еще не ставшая главным редактором «Vogue», познакомилась с талантливыми молодыми художниками-декораторами, и один из них, Кристиан Берар, представил ей своего друга по фамилии Перейра, делавшего знаменитостям маникюр. Он выбрал эту профессию, повинуясь болезненному пристрастию: многие фетишисты поклоняются женским ножкам, а Перейра боготворил руки красавиц.
Он мог часами рассказывать о ручках миллионерши Барбары Хаттон, «самых прекрасных на свете». Работал он только золотыми инструментами, подаренными ему испанской королевой. И наносил лишь мгновенно сохнущий лак, делавший ногти твердыми, как алмаз. Кристиан Берар обожал наблюдать за тем, как он красит дамам ногти, вдохновенно накладывая мазки, будто великий живописец на полотно.
Перейра подарил Диане Вриланд два флакона волшебного лака, и она вернулась в Нью-Йорк. Но вот лак подошел к концу, и Диана была в отчаянии. Тогда юная маникюрша предложила передать остаток ее другу, может быть, ему удастся проникнуть в тайну и сделать такой же лак. Диана Вриланд с радостью согласилась. И полюбопытствовала, как зовут друга.
