— Но ты ведь меня не бросишь, правда, Кро!..
— В том-то, Дорофейло, и беда, что не брошу! — вздохнул он тяжелее прежнего и, словно от зубной боли, скривил морду на сторону.
Я подполз к аллигатору на четвереньках и обхватил его могучую шею руками:
— Ты настоящий друг, Кро!
Он неловко высвободился и мотнул огромной, похожей на башню линкора башкой:
— Оставь при себе телячьи нежности!.. — нахмурился, тон его стал рассудительным: — Между нами говоря, дело-то плевое, не о чем и говорить. Лета протекает через все земли и все времена, надо только выбрать подходящее место, где удобно осуществить задуманное… Не хочется мне с тобой расставаться, Дорофейло, а, видно, придется! Привык я к тебе, что ли…
Дядюшка Кро продолжал еще что-то бормотать, но я видел, как на глазах у него наворачиваются по-детски крупные слезы. Стараясь сделать это незаметно, аллигатор смахнул их лапой и нарочито грубо буркнул:
— Ладно, пошел я! Надеюсь, когда вернусь, тебя здесь уже не будет!
И пополз печальной горой мышц к воде, но Цербер его окликнул:
Ну-ка постой! За услугу оплата услугой!
Место займи у аида ворот мне на смену.
Радости мало рычать на души усопших
Верному псу, и ему полагается отдых!
Аллигатор сделал вид, что его это не касается. Пробормотав нечто вроде: «сами, ребята, разбирайтесь!», прибавил ходу и перешел на кавалерийскую рысь. Три головы собаки синхронно повернулись в мою сторону. Я попятился. Пес внушительно, без суеты, приблизился и бесцеремонно подтолкнула меня лапой к входу в пещеру.
— Я?… У ворот Аида?.. — дыхание перехватило, голос разом осип: — Я н-не смогу! У меня нет нужной квалификации…
Цербер не хотел ничего слушать:
В деле охраны ума никакого не надо
Встань, подбоченься, морду держи кирпичом
Мзду не бери, ее попросту негде здесь тратить
Всех без разбору впускай, но назад — никого!
Произнеся эти слова, собака рухнула замертво на песок и захрапела так, что нависшие над нами скалы ответили ей многократно усиленным эхом. Я растерялся. Попытаться остановить дядюшку Кро? Но тогда все погибло! Да он меня и не послушает, вон как припустил, только пятки сверкают!
Добравшись тем временем до мостков, аллигатор с ходу скользнул в воду и поплыл со скоростью торпеды к противоположному берегу. Я отошел к торчавшему у дыры в скалах камню и в полном изнеможении опустился на песок. Врата преисподней встретили меня россыпью красных отсветов. Жара без преувеличения была адской. Заливавший подлунный мир мертвящий свет рождал в душе тревогу. Я смежил веки и постарался не думать о том, что со мной будет, если экспедиция Кро потерпит фиаско. О планах его я ничего не знал, но был уверен, что старина сделает все от него зависящее. Ну а не получится изменить мое прошлое, что ж!.. Видно такая судьба, надо быть благодарным уже за то, что не придется ждать очереди переправляться через Лету…
Сознание мое начало мерцать, как вдруг, к неописуемому ужасу, я услышал шорох шагов. Несмотря на удушающую жару, руки стали ледяными. Готовый принять неизбежное, я открыл обреченно глаза… он выходил из врат ада. Неторопливый. Очень спокойный. Точно такой, каким его изображают на гравюрах: в лавровом венке, с орлиным носом и выдающейся вперед нижней челюстью. Данте. Данте Алигьери. Великий романтик, посетивший наш скорбный мир на заре эпохи Возрождения. Я не мог его не узнать, он же вряд ли замечал что-то вокруг. Остановился поодаль и, сложив на груди руки, принялся смотреть на несущую медленные воды Лету.
Сказал вполголоса, не поворачивая гордо посаженой головы и не отрываясь от созерцания пейзажа:
— Какое мрачное и печальное зрелище! Ты ведь тоже поэт, могу представить, как больно тебе это видеть…
Вот она — подлая человеческая натура! Вместо того, чтобы испытать восторг от встречи с гением, я подумал о своей ответственности за происходящее. Мелочная, пугливая душонка! Какая, к черту, ответственность? — удивился я себе. — За что? За то, что никого не велено выпускать из ада? Передо мной же великий Данте!.. Но это была реакция ума, не сердца, а ум не знает восторга. И еще — и тоже не без человеческой извращенности — мне очень хотелось дать ему понять, что он не ошибся. Что и мне не чуждо вдохновение, и я, бывало, гнал в ночи строку и встречал в слезах умиления рассвет.
— Молчишь… — протянул в задумчивости Алигьери, — ты прав, истинная скорбь не знает слов! — Продолжал с тенью улыбки на бледных губах: — Печальная у нас с тобой судьба: скитаться по кругам мироздания в поисках любимой и никогда ее не найти. Ничего не поделать, прекрасная незнакомка живет лишь в нашем воображении, в этом великое счастье и трагедия всех художников. После ухода той, кто была смыслом моей жизни, Беатриче, я удалился от мира. Стараясь забыться, погрузился в глубины философии, занялся политикой… Друг мой, — покачал он горестно головой, — никогда не ступайте в это зловонное болото, большей дури на свете не найти! Но не будем об этом, лучше вспомним волшебные строки.
Читал вдохновенно, с глубоким чувством:
И каждый вечер в час назначенный
Иль это только снится мне?
Девичий стан, шелками схваченный
В туманном движется окне…
Возвращаясь снова к прозе, заметил:
— Великая душа, я иногда его встречаю! Воспевая прекрасное, мы, поэты, вынуждены спускаться в преисподнюю с той лишь разницей, что у каждого из нас она своя. Для Александра ад был в мучительной немоте, отсюда и стремление забыться в угаре кабаков. Для тебя… Ты ведь тоже воспевал красоту чувства к женщине?..
Движимый охватившим меня восторгом, я кивнул: воспевал, конечно, воспевал! Приятно было оказаться в хорошей компании: Данте, Блок и Глеб Дорофеев! По-видимому, мой мудрый собеседник отлично разбирался в людях.
— Ты, как и я, прошел дорогой страданий, — продолжил, помедлив, Алигьери, — для поэта нет хуже палача, чем он сам…
— А ужасы мира возмездия?..
Данте уже качал украшенной венком головой:
— Выдумка, коллега, фантазия воспаленного ума!.. Неужели ты думаешь, что Господь — Господь милостивый и всепрощающий! — станет тиражировать бредни, которыми пугает себя человечество?.. Но мне пора, боюсь собака проснется и тогда, хочешь — не хочешь, придется слушать его вирши! Прости, что отвлек от высоких помыслов. Чувство, конечно, черное, но становится легче, когда знаешь, что не один ты такой скиталец в вечности, у кого не погас в груди пожар любви…
Посуровев, поэт кивнул и направился к вратам ада. Переступив их порог, исчез из виду.
Я смотрел ему вслед в полной растерянности. Пожар в груди?.. Это он про меня?.. — От осколка скалы шел сухой жар. Глаза сами собой начали слипаться. — Стоит ли так красиво называть тлеющие головешки?.. Веки налились свинцом, их было не поднять. Черный плащ забвения распростерся надо мной, его ласкающий кожу шелк скользнул по лицу и я провалился в темноту небытия…
