Вивьен гневно смотрит на сына:
– Вас что, и на час нельзя оставить?
Позади бабушки стоит Феликс в сиджуикской школьной форме – бирюзовые брюки и курточка. Он смотрит на меня, как обычно смотрят на дорожные аварии: испуганно и в то же время завороженно.
– Я не виноват, – по-ребячьи скулит Дэвид. – Я приготовил ей завтрак, но она отказалась есть и хотела бросить в меня тарелкой. Я перехватил ее руку, и все вывалилось. Сама видишь.
– Почему ты не велел ей тут же переодеться? Она вся измазалась! Глянь на ее лицо.
– Она уперлась! Говорит, ей все равно, как она выглядит.
Вивьен медленно подходит ко мне.
– Элис… такое поведение просто недопустимо. Я не потерплю этого в своем доме. Понятно?
Я киваю.
– А ну, встань! И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Я повинуюсь. Дэвид улыбается из-за спины матери.
– Всю одежду – в стирку, принять душ и переодеться. Я не допущу такой… неряшливости, все равно, здорова ты или больна. Я думала, что ясно выразилась по поводу случая в ванной и ты меня поняла. Но как видно, я ошиблась.
Не знаю, что на это ответить, и молчу.
– Я смотрю, у тебя не хватает воспитания даже извиниться.
Понимаю, что сейчас Вивьен назначит мне кару, и холодею в ожидании. Терпение у нее, судя по голосу, лопнуло. Если попросить прощения, это, наверное, немного ее смягчит, но я не могу подобрать слов. Я превратилась в глыбу льда.
– Ну хорошо, как знаешь. С этого дня ты вообще не будешь больше одеваться. Я заберу всю твою одежду и унесу на чердак вместе с вещами Флоренс. Будешь ходить в сорочке и халате, как пациенты в желтом доме. Поняла?
– Но… Как же анализ ДНК? Мне надо съездить.
У меня дрожит голос.
Ее щеки заливает краска. Здравым возражением я ее разозлила. Выдумывая наказание, в гневе она позабыла, что нам предстоит ехать в больницу в Рондсли.
– Ни слова больше! – Губы натянулись и побелели от злости. – И сейчас же сними с себя эту мерзость! Отдай мне, я сама постираю. Стыдись: ты задаешь близким лишние хлопоты своими… грязными демаршами.
Вивьен отворачивается к окну. Дэвид ухмыляется.
Стаскивая свитер, начинаю считать про себя. Мой белый лифчик тоже в желто-оранжевых разводах, снимаю и его. Ухмылка Дэвида все шире. Он кивком показывает на пояс моих брюк, где темнеет клякса бурого соуса. Я знаю, что для Вивьен малейшее пятнышко на одежде – уже катастрофа. Трясущимися руками спускаю брюки. Только бы под ними не осталось следов!
Вивьен оборачивается. У нее отваливается челюсть и дрожит кожа на шее.
– Это еще что ты выдумала?! – кричит она.
Я в растерянности замираю.
– Надень брюки! Как ты смеешь? Ты где находишься, в массажном салоне? Как ты можешь заголяться посреди моей кухни?
– Но… вы же велели мне раздеться, чтобы все постирать.
Я всхлипываю. Дэвид ладонью загораживает радостную гримасу, но Вивьен и так ничего не заметила бы. Она пышет яростью, уверенная, что я нарочно ее дразню. У меня текут слезы, и я прикрываю голую грудь скрещенными руками. Я больше не могу терпеть унижение и несправедливость.
– Я думала, вы хотите, чтобы я прямо сейчас… – пытаюсь я оправдаться, но понимаю, что это бесполезно. Вивьен я отвратительна.
– Я хотела, чтобы ты пошла наверх, вымылась и переоделась, а потом принесла грязную одежду мне. Я не просила устраивать стриптиз средь бела дня у меня на кухне. Даже шторы не задернула! Тебя мог увидеть кто угодно!
– Простите.
– Не желаю слушать! Элис, ступай вымойся и надень чистую сорочку. Живо!
С плачем бросаюсь вон. Всякий раз я думаю, что худшее позади и ничего ужаснее быть не может, и всякий раз обманываюсь.
Этот последний позор горше всех прежних, поскольку я сама его навлекла. Конечно, Вивьен вовсе не заставляла меня раздеваться прямо на кухне. Я должна была это понять и поняла бы, если бы Дэвид своими пакостными затеями не довел меня за эти дни до такого состояния. Он исказил мое восприятие действительности, затуманил рассудок. Наверное, радуется теперь, что я сама себя уничижаю, как ему и не снилось, сама с готовностью позволяю вытирать о себя ноги.
Запершись в ванной, рыдаю. Нос распухает, и все плывет перед глазами. В зеркало глядеть боюсь. Как долго еще ждать пятницы! В пятницу полиции волей-неволей придется вмешаться, и мне наконец окажут помощь. Но в кого я превращусь к тому времени? Смогу ли я нормально ухаживать за моей девочкой, даже если повезет и у меня будет такая возможность? Впервые я не уверена.
32
9.10.03, 20:00
– Не понимаю я вас, – Винни Лоуи устало покачал головой, – раздуваете из мухи слона. Зачем?
– Кокаин относится к веществам класса А[29], – пояснил Саймон.
Винни – вылитый бульдог на транквилизаторах – сидел напротив Саймона в допросной полицейского участка. Его адвокат – тихая дама средних лет в дешевом костюме – до сих пор ни разу не открыла рта, только время от времени вздыхала.
– Да, но я же не продавал его. И там было-то всего ничего – для личного употребления. Незачем волну гнать…
– Администрации клуба так не кажется. Дурь ты прятал у них, и не где-нибудь, а в игровой. В пеленальном столике. Забавная деталь.
– Просто моя девчонка – там администратором, – пояснил Винни.
Саймон нахмурился:
– И что с того?
– Где же мне еще прятать кокс? В игровую я только и мог лазить, когда заходил к Донне. Ее теперь вытурят с работы?
– Само собой. Она помогала тебе прятать в клубе наркотики.
Лоуи изумленно выкатил глаза и покачал головой, словно дивясь, в каком безумном мире мы живем, если возможны такие вещи. Адвокатша опять вздохнула.
– Послушайте, я уже все рассказал тем легавым, что меня свинтили. А они с какого-то перепугу решили, что я и вам обязан все выложить. Че вообще такое?
– Нас интересует нож, найденный вместе с наркотиками в пеленальной.
– Я уже сказал – он не мой. Видать, дружбана, Дэза.
– Дэррила Бира?
– Ага. Он там сто лет валялся, и я его не трогал.
– Сто лет? А если точнее?
– Не знаю… Больше года. Может, два… Не помню, правда. Он всегда там был.
Саймон попытался поймать взгляд адвокатши. Немудрено, что ей неохота участвовать в допросе, если клиент – такой олух.
