Но дело в том, что он на самом деле нашел их аэродром: этих противных мышей, которые против всех людей. Вроде фашистов.
Утром тетка Софья поплюхала в очередь за хлебом, который теперь привозили редко и мало, а тетка Ксения помчалась в какую-то "петрушкину контору". Мишка, как всегда, прибыл на кухню последним, съел, что ему оставили на завтрак. А когда сунулся к двери, то она оказалась запертой на ключ. Фантазию теток он переоценил, поэтому сгоряча вытряхнул всю обувь и даже заглянул в стиральную машину. А ключ спокойненько лежал под салфеткой на пианино.
Теперь Мишка прыгал по ступеням уже далеко, где дедовых криков не было слышно. Он весь был полон смелой решимости, потому что спешил спасать человечество.
Примерно в это же время в Цаплинском подземелье Комов уже несколько часов пытался подобрать логический ключ к кодам, которыми профессор запирал двери в своем убежище. Некоторые из этих кодов Цаплин неосмотрительно выдал в эйфории вчерашнего вечера, но Алексея больше всего интересовали две нерасшифрованные двери: профессорского бункера и пути наружу. Написав на листе бумаги услышанные накануне магические слова "Вебер", "Глиэр", "Петрушка", "Болеро" и "Малер", Комов мучительно пытался понять, почему профессор выбрал именно их. Ясное дело, что какой-то логикой он должен был руководствоваться, пусть даже логикой сумасшедшего.
Сначала Алексей прикинул простейшие варианты — например, алфавитный. Он попробовал расположить известные ему коды друг за другом слева направо. Получилось, что после "Петрушки" идут Малер, Вебер и "Болеро". Расположил справа налево — после "Петрушки" получился Глиэр. А если попеременно — сначала одна дверь слева, потом одна справа — то всё дело портил влезший после "Петрушки" Малер. Тогда Алексей попробовал найти закономерность, исходя из времени создания перечисленных произведений и сроков жизни указанных композиторов… потом — стран, где происходило создание закодированной музыки… потом — музыкальных направлений… Больше всего следовательскую дедуктивную мысль смущало то, что безумный профессор смешал в своем салате музыкальные произведения вместе с именами композиторов. Почему бы было не поставить вместо "Петрушки" — "Стравинский", вместо "Болеро" — "Равель"?.. Значит, отчего-то нужно было, чтобы именно — "Болеро". Должна, должна быть какая-то система во всем этом, повторял себе Комов. Не мог Цаплин просто так напридумывать кучу названий, не связанных таинственным внутренним смыслом! С его извращенным умом — не мог!..
Комов еще довольно долго ломал голову. Ключ не давался в руки, пока Алексей наконец не догадался нарисовать на бумаге план расположения помещений.
Выскочив из подъезда, Мишка вскочил на доску и покатил. Добравшись до небольшого уединенного скверика, заваленного собачьим дерьмом, он остановился, чтобы проверить свое вооружение. Убедившись, что вокруг пустынно, он достал из-под куртки рогатку и проверил, крепко ли приделана к рогам резинка, не соскочит ли вдруг в разгар боя. Боеприпасы у него были классные: на свалке попался старый подшипник с уцелевшими шариками — не большими и не маленькими, а как раз какими нужно. Половину их Мишка потратил, пристреливая рогатку. Шарики летели ровно, с легкими шуршанием от трения о воздух — совсем так, как должны были в Мишкином представлении лететь настоящие снаряды.
Мишка взял подмышку доску и пошел вверх по узкой извилистой улице. По этой улице он стремительно помчится вниз после того, как нанесет удар по врагу. Он специально выбрал для отступления путь, где можно развить большую скорость, скрываться за поворотами и в конце концов исчезнуть в подворотне с воротами-решеткой. Главное, промчаться в самом низу, где уклона уже нет, и успеть домчаться до ворот, запертых на цепь. Там между створками щель как раз для Мишки. Он протиснется, схлопнет щель, потом засунет в цепь кривую железку — и враги за ним не пролетят.
Аэродром был спрятан хитро: в низеньком домике в запутанных дворах. Маленькие самолеты влетали и вылетали через окно на третьем этаже. Мишка сразу догадался: всепогодный аэродром! Целый день он слонялся мимо то туда, то сюда и наблюдал за работой пилотов. А в голове в это время зрел план. Если дождаться, пока два, а может даже три самолета улетят, а потом прилетят, и при их посадке в окно подбить первый, то остальным будет некуда садиться, и им тоже наступит хана. И аэродрому тоже наступит хана. Только подбить надо тогда, когда фашист будет уже почти в окне, чтобы упал прямо внутрь, на других фашистов.
Денек был мрачноватый: по небу организованно шли тучи. Но Мишка надеялся, что погода все-таки летная для мышиных аппаратов. Он шел вверх по улице, внимательно смотря на асфальт. Расплющенные жестяные банки, камешки и прочий мусор он старательно поднимал и бросал подальше в сторону или в мусорный бак, если тот оказывался поблизости. Куртку Мишка конечно надел другую, не вчерашнюю, в которой накануне весь день светился перед аэродромом.
Зайдя в нужный двор, Мишка присел на чугунную оградку для лилипутов и прикинулся придурком, прогуливающим уроки из жалости к училкам. Прошло некоторое время, и он уже начал вживаться в образ, как вдруг послышались знакомое шипение и свист, и воздух одна за одной пронзили три стремительные птицы.
— Полетели, гады! — прошептал Мишка.
Надо же, вот повезло: сразу три, как и хотел!
— Отлетались, голубчики! — пообещал он.
К возвращению самолетов надо было выйти на боевую позицию. Он быстро пошел туда, где в трех его ростах над землей обрывалась железная лестница, поднимающаяся до самой крыши. На такую каракатицу только растелёпа не забросит крюк с веревкой. По специально навязанным на веревке узлам Мишка без особого труда долез до лестницы (доска болталась за спиной), потом с холодных перекладин переполз на крышу пристройки и затаился там, присев за углом. Опасаясь, что руки потеряют от холода меткость, он держал их в карманах, а боевые свойства рогатки сохранял, грея ее на груди.
— Вот, смотри, — сказал Комов Лизе, — я нарисовал все помещения, которые здесь имеются. Теперь напишем коды тех дверей, которые Цаплин нам сгоряча вчера назвал…
— Ну и что? — спросила Лиза. — Я ничего особенного не вижу.
— Это потому что ты не разбираешься в симфонической музыке, — сказал Комов, пылая торжеством. — Здешние помещения зашифрованы по принципу размещения групп инструментов в симфоническом оркестре!
— Всё равно не понимаю. Причем тогда "Петрушка" с этим… как его… Тогда было бы: "трубы", "скрипки"…
— Кое-что я уже понял, а в остальном сейчас попробуем разобраться. Например, вот эта комната "Глиэр" сбоку — здесь в оркестре обычно стоит арфа. Специально для нее писали не так-то уж много композиторов. У "Глиэра" как раз есть целый концерт для арфы с оркестром. Рядом — "Петрушка". Теперь понятно, почему профессор не стал называть эту дверь именем автора, то есть Стравинского. Усекаешь?
— Не усекаю, — сказала Лиза, покорно потакая Комовскому гонору.
— Потому что в первой партитуре его "Жар-птицы" — целых три арфы, и могла случиться путаница!
