мне. И это… там к тебе Лютова рвалась. Её не пустили.
Лютова. Сука. Хорошо, что не пустили. Пусть я стою с трудом, но её готов прибить из любого положения.
36.2.
Артём.
Сегодня ровно полтора месяца после той субботы. И сегодня мне снимают гипс. Я жду этого события так, что зубы крошатся от нетерпения. Готов сам его содрать и бежать. Бежать отсюда. Потому что мне надо найти одну маленькую упрямую девочку.
Поиски Дана ничего не дали. Мариночка сообщила, что Лиины документы забрали из лицея и большего она не знает. На самом деле наша классная не очень любила мою златовласку. Потому что она дружит с матерью Лютовой и обе винят малышку в разрыве наших отношений.
Это «правда» Алины, которой она щедро делится с окружающими. Мне сейчас все равно на её слова и её мысли. За свой поганый поступок Лютова ответит. Сейчас… Сейчас важнее избавиться от гипса и покинуть эти стены.
Кстати, не так давно мне разрешили пользоваться средствами связи. Последствий сотрясения никаких не нашли, память вернулась полностью. Иногда — редко — я могу забыть какое—то слово, но подобное вообще со всеми случается. Вон Олеся — папина жена — постоянно зависает на середине фразы. Просто у неё одна мысль обгоняет другую.
— Ну что, Артём Игоревич, пробуем наступить.
Твою мать! Я—то думал, избавлюсь от этой хрени и сразу пойду. Ногу пронзает адская просто боль, и я выталкиваю воздух сквозь зубы.
— Так—то, молодой человек. Конечность разрабатывать надо. С завтрашнего дня будет приходить наставник по лечебной физкультуре, под его руководством..
— Подождите, — невежливо перебиваю словоохотливого дядьку. — Я думал, что гипс снимут, и я могу уйти домой.
— Ну—с, попробуйте, идти. Получается?
Рычу и упрямо наступаю. Нога не слушается, голова кружится от боли.
— Нет, — рычу сквозь зубы.
— То—то и оно. Надо работать, Артём. Надо работать.
С этими словами выходит из палаты, а я падаю навзничь. Каждый час сидения здесь отдаляют нашу встречу с Кнопкой. Я землю грызть готов, только бы поскорее прижать свою малышку к себе.
Даже если она поверила и ненавидит меня. Я найду способ вернуть доверие. Я не могу потерять её.
Следующие дни проходят в тумане. Я до изнеможения разрабатываю ногу, что иметь возможность выйти отсюда. Стены палаты давят, и я мечусь по ней с той черепашьей скоростью, на которую сейчас способен.
Через день приезжают пацаны, тренер. В голове проскакивает мысль обратиться к нему или отцу, но стыд перекрывает желания. Нет, мы должны встретиться сами и сами всё прояснить. Только я могу рассказать малышке, как всё было. И чему можно, а чему нельзя верить. Уверен, что соседка по площадке должна быть в курсе. Обычно же им оставляют ключи и просят присмотреть за цветами или животными. Животных у Лии нет, но цветов, кстати, много на окнах. Она очень любит… черт, название забыл. На кактусы похожи, но цветов много разных. Прикольные такие.
С мыслями о цветах, остервенело отжимаюсь. Знаю, что дорога в большой спорт мне закрыта. Надеюсь, временно. На восстановление уйдет много сил, а нога… утром травматолог качал головой и предполагал, что легкая хромота может сохраняться. Чёрт с ней. С ногой, с ребрами, с рукой. Кстати, если бы не сжимал лихорадочно телефон, пальцы бы тоже мог поломать. А говорят, гаджеты зло. Невесело получается что—то.
Мы как—то с Олесей разговаривали о приоритетах. Я не мог понять мотивов её поступка: успешная журналистка, с огромным потенциалом, и вдруг уехала из родного города, вышла за отца, с карьерой завязала. Она пыталась объяснить мне на пальцах, что в жизни происходит переломный момент, когда вынужден выбрать: любимый человек и семья или работа и карьера. Она свой выбор сделала и не жалеет.
И вот, кажется, настал мой момент: только у меня особо выбор не стоит, но пришло чёткое понимание. При всех вводных данных и предложенных условиях я выберу свою Кнопку. Да, мне предстоит много сделать, чтобы её вернуть. Я к этому готов. Потому что верю в благоразумие своей девочки. Она ни разу не подвела меня, она умеет выслушать и сделать правильный выбор. И… и самое главное: я всем сердцем её люблю.
37.
Лия.
Вот уже несколько месяцев я живу в детском доме. Как сказала заведующая Времёнки, мне повезло. Действительно повезло. Особенно после того, что я успела увидеть.
Воспитатели, как здесь их зовут, доброжелательно обращаются ко всем. Директором работает молодой, но грузный мужчина. Правда, это не мешает ему заботиться о подопечных. Я много времени провожу среди малышей. У них не так много игрушек, но зато все крепкие и новые. Это тоже заслуга директора, Валерия Ивановича.
Как раз сейчас я и направляюсь в его кабинет. Несколько недель назад я просила узнать у него, где похоронили моего деда. И сегодня он должен сказать, получилось у него или нет. Если да, то меня после завтрака завтра отпустят проведать. Это, конечно, не совсем по правилам, но подросткам разрешают выходить в город. С условием, что надо вернуться до отбоя.
И все приходят. Потому что ценят хорошее отношение. Дёма, парень, приехавший сюда со мной одновременно, рассказывал, что не везде так спокойно. Его перевели из городского детдома в наш, так как в том ему не давали спокойно находиться. Он хороший, спокойный, очень красивый. Я с удовольствием рисую Дёмины портреты. У него просто беда со здоровьем, он плохо выговаривает слова. Но я привыкла и его понимаю. Мы дружим.
— Здравствуйте, Валерий Иванович, — стучу вежливо. — Можно?
— Проходи, Азик. Я тебя еще до завтрака ждал.
— Я… я хотела, но вдруг Вы заняты были?
— Азик, Азик. Это моя работа. Держи.
Передо мной оказывается листочек с адресом кладбища и местом. Сглатываю комок в горле, когда осознаю, что дедушка все же лежит там, где и хотел. Но как?!
— Коллеги его всё организовали. Так мне сказали в его институте. Так что завтра отправляйся, но чтобы до четырех была на месте.
— Конечно. Тем более, кладбище отсюда не так далеко.
И, если честно, я хотела успеть доехать до дачи. Хоть одним глазком посмотреть.
