тщетной, чем успех в том, чего не хочет. Но если его желания, а не только его личный успех, сильны и определенны, его чувство власти не будет удовлетворено, если только не будут исполнены эти желания, тогда как смена цели ради успеха будет казаться ему отступничеством, которое можно описать как поклонение Сатане.
Властолюбие может быть благодетельным только в том случае, если оно связано с определенной целью, отличной от собственно власти. Я не имею в виду, что не должно быть никакой любви к власти как таковой, поскольку этот мотив наверняка возникает в любой активной карьере; я имею в виду то, что желание достичь какой-то другой цели должно быть настолько сильным, что власть не будет приносить удовлетворения, если только она не способствует ее достижению.
Недостаточно иметь цель, отличную от власти; необходимо также, чтобы достижение этой цели помогло удовлетворить желания других людей. Если вы стремитесь к открытию, созданию художественного произведения, к изобретению машины, которая позволит экономить труд, или к примирению ранее враждовавших классов, ваш успех, если вы вообще его добьетесь, скорее всего будет причиной удовлетворения и других людей, не только вас. Это второе условие властолюбия должно удовлетворяться, если оно вообще хочет быть благодетельным: оно должно быть связано с определенной целью, которая в целом находится в гармонии с желаниями других людей, на которых скажется достижение этой цели.
Есть и третье условие, сформулировать которое в какой-то мере сложнее. Средства достижения вашей цели не должны быть такими, что они смогут оказать отрицательное влияние, превышающее достоинства искомой цели. Характер и желания каждого человека постоянно меняются вследствие того, что он делает и что претерпевает. Насилие и несправедливость взращивают насилие и несправедливость – и в тех, кто их причиняет, и в их жертвах. Поражение, если оно неполно, взращивает гнев и ненависть, а если полно – апатию и бездействие. Победа, добытая силой, производит безжалостность и презрение к побежденным, сколько бы возвышенными ни были первичные мотивы войны. Все эти соображения, хотя они и не доказывают того, что ни одна благая цель не может быть достигнута силой, показывают, однако, что сила весьма опасна и что, когда она применяется в избытке, любая поначалу благая цель скорее всего будет утрачена из виду еще до окончания силового противостояния.
Однако существование цивилизованных обществ невозможно без определенного силового элемента, поскольку существуют преступники и люди с антисоциальными наклонностями, которые, если их не сдерживать, быстро заставят всех вернуться к анархии и варварству. Там, где силы избежать нельзя, она должна применяться только утвержденным органом власти в соответствии с волей общества, выраженной в уголовном праве. Однако здесь возникают две сложности; во-первых, наиболее важные случаи применения силы – это ее применение между разными государствами, когда нет общего правительства и нет действительно признанного права или судебного органа; во-вторых, сосредоточение силы в руках правительства позволяет ему в определенной мере притеснять все остальное общество. Обе этих сложности я рассмотрю в следующей главе. В этой же я буду рассматривать власть в ее отношении к индивидуальной морали, а не правительству.
Властолюбие, как и любострастие, – мотив настолько сильный, что он влияет на действия большинства людей больше, чем они сами готовы допустить. Следовательно, можно утверждать, что этика, которая даст наилучшие результаты, должна быть более враждебной к властолюбию, чем может оправдать разум: поскольку люди почти наверняка согрешат, пытаясь добиться власти, против своего собственного кодекса, можно сказать, что их действия будут в целом правильными, если кодекс будет в каком-то плане слишком суровым. Однако человек, предлагающий определенное этическое учение, вряд ли может позволить таким соображениям на себя влиять, поскольку в противном случае ему пришлось бы осознанно лгать в интересах добродетели. Желание наставлять, забыв о правдивости, – настоящее проклятие проповедников и воспитателей; и что бы ни говорили в его защиту на уровне теории, на практике оно неизменно оказывается вредным. Мы должны допустить, что люди дурно поступали из властолюбия и будут точно так же поступать в будущем; однако мы не должны из-за этого полагать, что властолюбие нежелательно в тех формах и обстоятельствах, в которых мы считаем его полезным или по крайней мере безвредным.
Формы, которые приобретет властолюбие человека, зависят от его темперамента, возможностей и навыка; тогда как его темперамент в значительной части является слепком его обстоятельств. Направить властолюбие человека в определенное русло – значит поставить его в верные обстоятельства, дать ему правильные возможности и соответствующие навыки. Но тут мы упускаем из виду вопрос о врожденной предрасположенности, которая, насколько она вообще поддается исправлению, оказывается предметом евгеники; но, возможно, только небольшую часть населения невозможно привести, используя вышеуказанные средства, к выбору той или иной полезной формы деятельности.
Начнем с обстоятельств, которые влияют на темперамент: источники жестоких влечений обычно обнаруживаются в несчастном детстве или определенном опыте, например во время гражданской войны, когда страдания и смерть становятся чем-то заурядным; то же самое воздействие может оказать отсутствие законного выхода для энергии в подростковом возрасте и молодости. Я полагаю, что лишь немногие люди жестоки, если у них было хорошее воспитание в раннем детстве, если они не пережили сцены насилия и не столкнулись с неоправданными трудностями в поиске профессии. В таких условиях у большинства людей властолюбие скорее всего предпочтет найти для себя благодетельный или по крайней мере безвредный выход.
Вопрос возможности обладает как позитивным, так и негативным аспектом: важно, чтобы не было возможности для карьеры пирата, грабителя или диктатора, но чтобы были возможности для менее разрушительных профессий. Должно быть сильное правительство, предотвращающее преступления, и разумная экономическая система, предотвращающая законные формы грабительства и в то же время предлагающая привлекательные карьерные возможности максимальному количеству молодых людей. Достичь этого намного проще в обществе, которое богатеет, чем в обществе беднеющем. Ничто не улучшает моральный уровень общества в большей мере, чем прирост богатства, и ничто не понижает его так же, как его сокращение. Суровость облика многих современных стран от Рейна до Тихого океана во многом обусловлена тем, что сегодня многие народы беднее, чем поколение их родителей.
Значение навыка в определении формы, принимаемой властолюбием, весьма велико. В целом разрушение, если не считать определенных форм современной войны, требует немногих навыков, тогда как для строительства всегда нужны какие-то навыки, причем высочайшие формы созидания требуют очень большого навыка. Большинство людей, которые приобрели сложный навык, любят его применять, причем такую деятельность они предпочитают более простой; дело в том, что навык сложного типа, при прочих равных условиях, удовлетворяет властолюбие в большей мере. Человек, который научился сбрасывать бомбы с самолета, предпочтет это занятие более прозаическим формам деятельности, которые станут для него доступны в мирное время; однако человек, который
