class="p1">– Угу, – кивнула она.
– А вот это, что у тебя на шее? – поинтересовалась я.
– Это цепочка серебряная с кулончиком, мне Славик подарил, – сказала она и подняла на меня глаза, измученные болью.
– Снимай, – велела я.
– Не могу, он сказал, что если я ее сниму, то умру.
– Не вопрос, тогда сниму я.
На пол насыпала соли, прямо такую хорошую горку, разровняла руками, стряхнула с ладоней.
– Вставай сюда, – показала я на солевую лепешку.
– Прямо на соль? – удивилась Маша.
– Угу, – кивнула я.
Она примостилась на соли, поеживаясь от холода.
– Холодно, – протянула девушка.
Я подбросила еще дровишек. Зажгла по всей комнате свечи и потушила свет.
– Жуть, – хмыкнула Маша.
– Помолчи, – строго сказала я.
Она поджала губы.
– Значит, говоришь, снимать нельзя, ишь какой хитрец, – покачала я головой.
Взяла свои волшебные ножницы и чикнула по полотну цепочки. Разрез получился как по маслу. Улетело украшение на пол, на кучку соли. Извиваясь, куда-то поползла цепочка, а вот кулончик раздулся во все стороны, увеличился в объеме, материализовался и через несколько секунд рядом с Машиной ногой сидел приличного размера скорпион. Не сказать, чтобы огромный, но где-то с ладонь. Он приготовил свое жало и уже нацелился на ее ступню, но был уничтожен одним ударом Прошкиной лапы.
Он его схрумкал, затем поймал просолившуюся цепочку и ее тоже зажевал. Откуда-то со всех сторон подул ветер, попытался задуть свечи. В один момент тело опутала колючая проволока. Она стала стягиваться на теле девушки, впиваясь шипами в кожу. Она закричала и рухнула коленями прямо на соль.
– Мама, мамочка, помоги мне, – плакала Маша и раскачивалась взад и вперед.
– В синем океане, на острове Буяне, стоит дерево дуб тысячелетний, весь в цепях да замках. Замок с Маши снимаю, ото всех освобождаю, всё, что ее сковало, в воду бросаю. В воде рыбы плавают, цепи на мелкие звенья растаскивают да в песок закапывают. Нет больше цепей на Маше, нет замков, свободна она на тысячу веков. Кто цепи навешал, замки наставил, тот сам будет маяться да по морю-океану те звенья собирать, пока руки не отсохнут. Ключ, замок, язык, да будет так, как я сказала, во все времена и во веки веков.
Вокруг нее ходила, заклинание говорила, ножом путы срезала, в огонь бросала. Пламя по стенам разными тенями плясало. Руки корявые да костлявые тянуло, схватить пыталось. Да не на тех напало, всех вражин мы обессилим и в бессилии жить оставим, пусть мучаются долгие годы, чтобы неповадно было зло другим людям делать.
Сколько раз я заклинание повторяла, не помню, сколько времени вокруг нее ходила, неизвестно. Она на пол рухнула, да и я за ней. Очнулась, свечи уже догорели, в печке мирно гудит огонь. Рядом Прошенька лежит и на меня смотрит, лапкой меня потрогал, дескать, всё в порядке? Всё хорошо, мой дружочек.
Встала с пола, дошла до бани. Там уже натопилось, жарко. Рубашку с себя стащила да бросила в печку, белье туда же. Вылила себе на голову таз с холодной водой, а затем горячей налила и разбавила и снова себя окатила. Пошептала себе под нос шепоток и вышла в предбанник. Вытерлась насухо. Всё чистое на себя надела.
Пошла Машу с пола поднимать. Она кое-как встала. Вся соль под ней черная с какими-то уголечками, дохлыми жучками да серым песочком.
– Иди в баньку, смой всё с себя. Рубашку сними и кинь в печку. Там всё чистое лежит на лавке, – сказала я.
Она кивнула и зашла в баню. Соль всю веником смела и в печку кинула.
– Пусть дым идет в ту сторону, кто пакость навел, – шепнула я.
Помыла полы в летней кухне, воду вылила за ворота. Ушла в дом, вернулась через пятнадцать минут. Принесла Маше чай в термосе да пряники. Здесь и сама девица на пороге появилась.
– Пить, есть и спать, – сказала она. – Как мне хорошо, как спокойно, какая слабость, как я намылась. Париться не стала, побоялась упасть.
– Ешь, детонька, и ложись спать. Сейчас я еще дровишек подброшу в печку, чтобы тепло было.
– Спасибо вам, Агнета, – сказала Маша.
– Благодарить потом будешь, а сейчас пей чай и ешь, – ответила я.
Подбросила немного угля и пару поленьев. Вышла из домика уставшая, но довольная. Мне самой не хватает сейчас пару ведер чая да поспать. Коз пускай дети доят, да и с курами сами разбираются.
Зашла домой, посмотрела на время – девять часов утра, н-да, а ушла я к ней еще шести не было. Подняла детей, раздала распоряжения, выпила залпом две кружки чая и рухнула спать.
Предательство
Спала без сновидений. Разбудила Катюшка.
– Мама, мам, там какая-то девица пришла босиком и в ночной рубашке. Говорит, что спала у нас в бане. Я ее, конечно, впустила, но она какая-то странная, все пряники в вазочке стрескала, сейчас последний доедает, – сказала дочь.
– Это Машка, – вздохнула я, – забыла ей тапки выдать. Сейчас встану, налей ей козьего молока или чая.
Соскребла себя с кровати, еле поднялась. Оделась и пошла умываться, гостья все равно уже в доме и чувствует себя лучше, чем я, так чего торопиться. Несколько раз плеснула холодной воды себе в лицо, встряхнулась, как собака, вытерлась полотенцем. Пошла на кухню. На диване с чашкой молока сидела Маша, выглядела она весьма бодро.
– Утро доброе, – поприветствовала я ее не очень радостно, но я старалась.
– Ваша дочь сказала, что уже день, но все же доброе, – улыбнулась она. – Меня Маша зовут.
– Снова здорово, меня Агнета, – посмотрела на нее внимательно.
– Я помню, имя такое необычное, вот только смутно припоминаю, как я сюда попала, – ответила она.
– Здесь я тебе не помощник, мы тебя в сугробе нашли с моим песелем в обнимку, – покачала я головой, наливая себе холодного чая. – Как самочувствие?
– Есть хочется сильно, ну и как-то неудобно в ночной рубашке бродить, тем более в доме мальчик.
– Ты можешь надеть свои вещи, – пожала я плечами.
– Не могу, меня от них выворачивает в прямом и переносном смысле, вот прямо тошнит, – ответила Маша, издав характерный звук и высунув язык.
– Почему? – удивилась я и отхлебнула немного чая из чашки.
– Потому что это не мое, ну как не мое, мое, конечно, но я себе это не покупала. Дядя Слава все мне привозил.
– Сожги, – пожала я плечами.
– Можно? – изумленно спросила она.
– Твои вещи, можешь изрезать и сжечь, можешь выкинуть. Делай, что хочешь. Тебя есть кому забрать? – спросила я.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Я вообще
