Елена Сергеевна стояла у камина и разглядывала знаки своей доблести, висевшие в застекленных рамочках на стенке. Постановления об открытии уголовных дел и постановления о закрытии. Грозные предписания и фиктивные акты проверок. Запрос комиссии по противодействию коррупции и решение парламента о незамедлительной замене председателя комиссии. Сколько было всего, и никогда не было так тревожно.
Прошло уже больше двух часов с тех пор, как стали искать Мальчишку. Елена Сергеевна хорошо знала способности своих силовиков и гнусный характер населения. Обычно подобные поиски успешно завершались, едва успев начаться. Что же случилось на этот раз? С чем приходится иметь дело?
Вначале не смогли найти дружка Виталия, некоего Адамова. Теперь то же с Мальчишкой. Что происходит? Что делается не так?
Елена Сергеевна кожей чувствовала, что завтрашний день не будет похож на сегодняшний. Что-то заканчивалось. В ночном воздухе Сектора сквозило леденящим воздухом перемен.
В тяжелой задумчивости простояла Елена Сергеевна у стены минут десять, а то и пятнадцать. Потом прошла к телефону и набрала номер Бура.
– Виталий! Ждать больше нельзя, – твердо сказала она. – Поднимай весь Сектор. Пусть включат трансляторы.
Адамов
Не могу думать ни о чем, кроме тихого мальчишки, убежавшего в темноту. Что он здесь делал? Кто привез его? Зачем? И какое отношение это имеет ко мне?
А я уверен, что это как-то связано со мной, я давно убедился, что ничто не происходит просто так.
Я должен был выйти и спасти мальчишку. Трудно представить, что с ним могут сделать здесь, в Секторе.
Учитывая, что это была всего лишь толпа подростков, я мог бы его отбить, хотя от меня почти ничего уже не осталось. Ножевые раны не затянулись. Нога – тяжелый кусок раздробленных костей, жаркого гниющего мяса и сумасшедшей боли. Пожалуй, на протезе или даже на одной ноге было бы значительно легче. Но…
Может быть, у меня еще есть шанс?
Я приоткрыл створку окна и выставил в щель зеркальце, привязанное к пластиковой ручке от швабры. Вот уже час, как я борюсь с обмороком и смотрю, смотрю, смотрю в это зеркальце. Я верю, что рано или поздно в нем появятся велосипедные фонарики дерганых детей, и прямо под мое окно притащат тихого мальчишку.
Конечно, это будет последний мой выход. Последняя операция. Ну, значит, так тому и быть. Адреналиновая смесь передо мной, на столе. Заранее набрал ее в шприц. Я могу вколоть две дозы и тогда справлюсь даже с теми двумя крепышами, что подошли только что к подъезду напротив. Они тихо говорят о чем-то и посматривают на окна на четвертом этаже. На те самые окна, из которых вылез мальчишка. На таком расстоянии не расслышать, о чем они. Когда-то я неплохо читал по губам, но сейчас темно, и я не в состоянии разобрать слов.
Но вот один из них зажигает спичку, закуривает, и я вижу, как он говорит что-то вроде «не поймаем сбежавшие почки… вырвет…. Бледный… готовься…». Что это значит? Какая тяжелая голова! Боль и горячечный туман мешают сосредоточиться. Что же это может значить? Все плывет. Мысли не собрать. Сбежавшие почки… Это…
Что это? На столбах заработали трансляторы! На предельной громкости. «Мальчик, по виду семи-восьми лет, светловолосый, утверждает, что прибыл с мамой из Тихой Москвы…. Немедленно сообщить… Дело государственной важности…. Полковнику Буру лично… Вознаграждение…»
Это о нем, о мальчишке! Где же он? Какая тварь транслирует объявление? Теперь только чудо поможет пацану.
…Я вижу в зеркальце фонарики. Они приближаются. Свист и улюлюканье. Господи, тот или другой, любой из вас, из богов… Кто-нибудь! Слышите? Сделайте так, чтобы мальчишка был с ними!
Слышу детский крик. Зовет папу.
Это он, тихий мальчик.
Делаю укол.
Бортовой журнал окончен.
Я выхожу.
Чагин
Они не знали, куда идти дальше. Чагин сел на грязные ступени подъезда и попросил всех помолчать. Он закрыл глаза и попытался отключить все мысли, в особенности тревожные и те, которые кажутся полезными. От них нужно освобождаться в первую очередь. «И не введи нас во искушение». У Бура хорошая память. Помнит «Отче наш». Поправляет. Бур. Забыть Бура. Забыть об опасности, забыть всё.
Чагин по опыту знал, что только в состоянии такой медитации способен более или менее хорошо понимать своего сына. Но медитация не очень удавалась на этот раз. Через две минуты Чагин встал, предложил вернуться в район магазина «Кликобель» и проверить изнутри все близлежащие церкви.
– Мы уже проверяли, – сказал руководитель группы.
– Значит, проверим еще раз.
– Не нужно, Никита, – сказала Наташа ласковым голосом, как больному. – Только время потеряем. Лучше опросим вон тех. – Она показала на большую семью с детьми, выбиравшуюся из подворотни на ночную прогулку.
– Как хотите, – сказал Чагин и быстро пошел в сторону «Кликобеля».
– Вот видишь, тут закрыто, – сказала Наташа у дверей большой церкви, запертых на большие навесные замки. – И опечатано. Здесь никого не было.
– А есть у этой церкви какой-нибудь черный ход? – спросил Чагин и пошел вокруг.
Никто ему не ответил и никто не пошел за ним, даже Наташа.
– Сюда! – крикнул он через несколько мгновений, увидев заднюю дверь и сорванный замок на ней.
Суровый здоровяк с обожженным лицом сидел на корточках и трогал пальцами какие-то жирные полоски на каменном полу, блестевшие в свете фонарика.
