не замечают, сослуживцы сторонятся. Они превращаются в безликие тени, пока не исполнят свой долг и не станут героями. Всё, что им остаётся, – ритуальная чашка сакэ и возможность побыстрее закончить этот кошмар. И если даже самурайская стойкость лётчика-камикадзе не была достаточно закалённой, и в душе витал страх, то вскоре он будет мечтать поскорее оказаться в кабине самолёта.
– Не навоевался? – блаженно улыбнулся Зимон, подставляя пока ещё не обжигающему солнцу волосатые руки.
– Моя страна воюет, – напомнил японец. – Разве я могу думать о чём-то другом? Лишь об одном жалею – не успел получить немецкую лодку. Признаться, я потрясён вашими конструкторами. Наши лодки тоже хороши, но погрузиться на сто пятьдесят метров… нет, нам доступна лишь половина этой цифры. Что бы я мог сделать, будь у меня такая лодка!
– Это ещё что, – польщённо усмехнулся Зимон. – Фон Тизенхаузен из-за неисправности манометра погрузился на глубину двести шестьдесят шесть метров, даже не подозревая, что установил рекорд. Но рекорд продержался недолго. Вскоре его побила U-126.
– Меч должен рубить, а лодка – топить вражеские корабли. Тем более такая лодка, как ваша. Хильмар-сан, я не смею оспаривать ваше решение, но почему Аргентина?
Вирус счастья заразил не только экипаж, но и Зимона. Он широко улыбался на каждое слово Мацуды затем поочерёдно кивнул на обе стороны от рубки, где нежились его люди.
– Взгляните, Тадао, на эти лица и вспомните их радость, когда я объявил о своём решении. Это же ещё почти подростки. Из школы сразу в лодку. Многие из них даже не пересекли двадцатилетний рубеж. И я хочу дать им возможность ещё пожить.
– Но не так давно вы были полны решимости вести их до победного конца?
– Что поделать – все мы меняемся. Наверное, тропическое солнце сделало меня таким сентиментальным. Да и там речь шла о лагере военнопленных у презираемых немцами англичан. А здесь, я надеюсь, мы идём к друзьям. Если Шеффер показал мне порт Мар-дель-Плата, это неспроста. То, что он поступил не так, как договаривались, я не осуждаю и предателем его не считаю. Решение принимал не он. Да и адмиральское предательство как таковое предательством не считается. На их штабном языке это называется «необходимые потери». Тадао, я начинаю догадываться, что происходит. В сорок третьем году, на сборах командиров, наш папа Дёниц сказал: «Подводный флот Германии может гордиться, что участвовал в создании рая на земле, неприступной крепости для фюрера в одном из уголков земного шара». Тогда я его не понял, но сейчас всё встало на свои места. В Аргентине ещё до войны обосновалась большая немецкая диаспора. Именно она и превратилась в магнит для таких, как мы. И если мы все тоже принимали участие в строительстве этого рая, то почему бы не затребовать свою часть пирога? Я слышал, что президент Перон хорошо относится к немцам, и моё желание сохранить своим людям жизнь и свободу – не такой уж и абсурд. А вам я обещаю, что помогу вернуться домой. В Буэнос-Айресе, наверное, найдётся японское представительство. Да, мой друг, всё меняется. Если раньше я был готов идти до конца, потому что не видел выхода, то сейчас он появился. Пусть эти юнцы ещё поживут, и незачем убивать горем их матерей. Пройдёт время, всё изменится, и они снова смогут вернуться на родину. А мы с вами когда-нибудь на Страшном суде вдруг обнаружим, что нам тоже есть что предъявить в своё оправдание. Надеюсь, там спасённые жизни идут в зачёт не меньше, чем отнятые.
Зимон посторонился, давая место поднявшемуся по трапу штурману, и в рубке стало тесно от потных тел. Растолкав сигнальщиков, Хартманн принялся снимать секстантом высоту яркого тропического солнца, после чего долго не мог восстановить зрение и, ничего не видя, натыкался на всех подряд.
– Рольф, не пора? – поинтересовался, увернувшись от слепо качнувшегося штурмана, Зимон.
– Рано, герр командир, – натянул на глаза кепку Хартманн. – Таким ходом ещё хотя бы полчаса.
– Вы чего-то ждёте? – удивился Мацуда.
– Вернее, кого-то. Скоро увидите. Сотнями лет экватор посылал проходившим кораблям штиль и спокойный океан. Так уж здесь складываются воздушные течения. Неделями ожидая ветер, моряки придумали интересное развлечение. Со временем оно превратилось в традицию, и я не намерен её нарушать.
Мацуда задумался, затем улыбнулся. Кажется, он догадался, о чём речь.
С палубы за их с командиром беседой, спрятавшись в тени лафета орудия, наблюдали два человека и пытались догадаться о теме разговора. Скорее, это была игра в умение читать по губам, чем нездоровое любопытство.
– Командир сказал, что сейчас хорошая погода, а японец подтвердил, что всё так и есть, – произнёс Вилли, почёсывая за ухом расположившегося у него на коленях кота Йохана. – Пока ещё утро, погода действительно чудесная.
– Нет, – не согласился Клим. – Они опять говорят про Аргентину.
– Аргентина… – вздохнул, блаженно потянувшись, Вилли. – Будем есть бананы и манго. На обед рагу из баранины, на ужин варёные крабы. Там же будут крабы?
– Не знаю, – задумался, нахмурившись, Клим.
Судьба уносила его от родины всё дальше и дальше, и было в этом действе что-то мистическое. Он не раз задумывался, как удивительно сплетается нить его жизни в странный загадочный узор. В нужное время и в нужном месте вдруг обязательно оказывался человек, который останавливал его на краю пропасти и не давал этой нити оборваться. Он указывал правильное направление, говорил нужные слова или заставлял надеть спасательный жилет. Вступался, рискуя собственной репутацией, словно только ради этого прибыл из далёкой Мексики. Другой проявлял чудеса мастерства и не давал нити оборваться под глубинными бомбами. Его путь состоял из сплошных случайностей, и невольно возникала мысль, что всё это – звенья одной цепи неизбежных событий, в которые он не может вмешаться, но не может и вырваться. Его жизненная линия уже заранее кем-то определена! В такие минуты возникали мысли о собственной исключительности. Всё это ради единственной, выдающейся цели. Ещё никому не известной, но уготованной только ему.
«Аргентина!» – вздохнул Клим. Государство на другой стороне планеты, так далеко от места, в которое он рвался всеми силами, и мечтал, что когда-нибудь опять пройдёт по Невскому проспекту. Что он о ней знает? Аргентина – производное от латинского «аргентум» – Серебряная земля, такое имя ей дали испанские конкистадоры. Бескрайние, обширные пампасы, непроходимые болота, да джунгли, кишащие крокодилами и многометровыми гадами. Народ, потерявший собственный язык и принявший язык чужаков – испанский. Пожалуй, и всё. Ах, да! Ещё где-то там, в Патагонии, пропал мифический капитан Грант Жюля Верна. А ещё Аргентина – очередное звено
