сцеживать даже пытаться не стоит, под это дело надо человека три с очень крепкими руками. Это по нижней планке. Так что застой, закупорка протоков, воспаление, сначала простое, потом гнойное. Это еще повезло, что только одна железа, левая, правая в более-менее пристойном состоянии.
– Тридцать девять и две, – доложил Пеккала данные термометрии.
– А что думать? Грузим на носилки, в больницу поедем. Операцию делать надо.
– Куда? – спросила хозяйка.
Судя по скудности эмоций, вряд ли невестка была ее любимицей. Или устала уже.
– К нам, на Большую Молчановку. Можете привезти ей вещи потом, чтобы переодеться. И желательно кого-нибудь, чтобы сцеживаться помогал, тоже пусть приходит. С сильными руками.
– А как же Сонечка? Дитятко мое? – наконец-то подала голос больная. Даже стонать перестала. – Я без нее никуда! Дома останусь!
– Помрешь, дура! – заткнула излияния чувств свекровь. – Кормилицу найдем.
Молодец, хорошо у нее получилось. Уважаю настоящего мастера. Хотя в таком состоянии… Я бы пока ставок на благоприятный исход не делал. Гнойное воспаление, интоксикация, сепсис… И антибиотиков у нас все еще нет. Дело с плесенями идет ни шатко ни валко, продуктивного варианта мы так пока и не нашли, зато завели на заднем дворе «звероферму», дабы заражать кроликов разной бякой и пробовать, пробовать одурения разные штаммы. По фэншую полагается потом тестировать на обезьянках, но где мы их тут возьмем?
– Давление?
– Сто на пятьдесят.
– Давай носилки, поехали.
* * *
Еще и оперировать пришлось в одну пару рук, так как первая бригада умчалась на вызов, а Моровского нет – осваивает новую подстанцию. Поколебавшись, позвал за операционную сестру Вику – она уже вполне неплохо справлялась, но опыт надо и дальше нарабатывать. Тут набор инструментов минимальный понадобится, в крайнем случае и пальцем покажу, что надо.
– Выживет? – коротко поинтересовалась Талль, когда мы усыпили родильницу.
– Прогноз не очень благоприятный, – вздохнул я. – Гнойное воспаление. Видишь, дамочка в теле, это тоже не совсем хорошо, болезни есть куда ползти. Хотя молодая, организм сильный… Может, и выкарабкается.
Сделал разрезы, поставил дренажи. Вытекло, конечно, немало. Стрептоциду не пожалел, что называется, с горкой сыпанул. А дальше посмотрим.
– Значит, тебе нравятся крупные женщины? – Вика лукаво взглянула на меня из-под маски.
Я тоже посмотрел на девушку, на ее фигуру. Мне кажется, или Талль слегка так раздалась… вширь? Особенно в районе бедер и чуть повыше. Нет, талия еще есть… Тут меня прошиб пот.
– У тебя… случаем нет задержки?
Конечно, в постели я был максимально аккуратен, но после любовных игр никогда нельзя быть на все сто процентов быть уверенным в итоговом результате. Бывает, что этот итог может сильно удивить.
– Что это вы, доктор, мокрый весь? – засмеялась Вика. – Вам промокнуть пот?
– Промокни, – покивал я. – Так что там насчет моего вопроса?
– Задержек нет, есть любовь к сайкам и ватрушкам, что делает наша повариха. – Талль вздохнула, промокнула мне марлей лоб. – Но ты тоже не расслабляйся.
Вот уж чего я делать точно не буду, так это расслабляться. И так ходишь постоянно по дощечке: слева – водоем с акулами, справа – с крокодилами. А пираньи то и дело выпрыгивают из воды и пытаются в тебя вцепиться.
Больную отвезли в палату, маленькую гнойную операционную начали обрабатывать после процедуры, а я снова пошел в кабинет – почту разбирать. Может, там еще и от графа Толстого письмо лежит? Но, увы, послание было от неизвестного мне господина Карамышева. Написано оно на восьми листах убористым, хоть и вполне разборчивым почерком. Это была песня. Можно издать для студентов как пример жалоб ипохондрика.
«Уважаемый главный врач! Господин Баталов! На вас одна надежда, потому что в газетах пишут, что вы самый лучший специалист. Позвольте изложить свои жалобы. Пишу к вам на первый раз кратко, ибо как-то совсем неслыханно болен. Мало того что целую ночь не спал, но восемь часов кряду, сидя на стуле, дышал совсем плохо. Очень я слаб, и мой доктор г-н Авдеев помогает мне мало. Я бы сказал, что совсем не помогает. Назначает все новые лекарства, хотя, сказать по правде, от старых никакого толку. Кашель у меня усилился и какими-то приступами раз восемь в день почти по часу. Отделения густые. Перед сном и утром после сна очень тяжко».
Красавец, если он по восемь часов в день кашляет и еще столько же плохо дышит, то когда хоть письма пишет? Доктору Авдееву мои сочувствия, конечно. Так, что там дальше? Мне даже интересно стало. Ставлю на сердце, головные боли и поясницу.
«Мое здоровье до крайности плохо. Просто надоело. Советуют на воды поехать, для воздуха. А в средствах я ограничен. Главным образом, сердце угнетено, и причина этого явления, сколько могу судить, заключается в акте передвижения, которое всегда действует на меня угнетающим образом. Вообще со мной что-то творится. Слова забываю. Хочу сказать „дайте шляпу“ и не могу вспомнить слово. Боюсь, чтоб не кончилось нервным расстройством. И когда пишу, сознаю, что совсем не то слово под перо попало, а настоящего найти не могу. Никогда этого не бывало».
И это только третий лист! Но все еще нет головных болей!
«Я нахожусь в таком состоянии угнетения, как редко бывало. Приезжайте ко мне и вылечите».
Гад, про поясницу ничего! Я сам себе проиграл!
Вот она, обратная сторона известности: начинают доставать городские сумасшедшие. И сельские – тоже. Если бы у них на конвертах специальная метка стояла… Так нет, придется вскрывать. Этот про здоровье рассказывает, другие просят материальной помощи, третьи угрожать начинают, четвертые предлагают волшебные изобретения и зелья. А иногда все сразу.
Слабовольно отодвинул в сторону стопку непрочитанных. Положил перед собой то, что подписано «А. П. Чехов». Я даже взял лупу – посмотреть на подпись. Не знаю, что собирался там увидеть… Прямо бери и вставляй в рамочку, вешай над входом в кабинет. Нет, надо же… Сам Чехов! Антон Павлович за свою жизнь столько всего сделал для простых людей – некоторые за десять жизней столько не сделают. Даже если оставить в стороне его литературную и театральную деятельность: бесплатно лечил в Мелихове крестьян, во время холеры работал врачом, обслуживая двадцать пять деревень… И встречусь с ним скоро!
* * *
Уж как зарядило в одно место, так и катаемся. Опять купеческие края. Улочки здесь похожи одна на другую, ничего выдающегося, кроме разве что Большой Алексеевской. Только и счастья – минут за сорок пути можно даже поспать при желании. Кстати, надо разобраться, почему
