руке. Не могу сказать, сколько раз я ее ударил. Не помню. Но когда она затихла и перестала двигаться, я сразу пожалел о содеянном. Пытался привести ее в чувство, но она не шевелилась. Пришлось снять перчатки и посмотреть, что с ней. Руки мои были в крови; я понял, что она мертва.
Не помню, что я делал потом, разве что у меня хватило ума посмотреть, нельзя ли где-то вымыть руки. Я боялся, что по дороге обратно в Лондон какой-нибудь бриташка-коп остановит меня, чтобы взглянуть на права, а у меня руки в крови. Я стал искать ванную, но не мог найти ее, так как было темно. Потом я столкнулся с кем-то впотьмах и испугался.
Думаю, прошло достаточно много времени, потому что после того как я нанес ей все эти удары, я долго сидел рядом с ней и шепотом разговаривал. А потом, значит, наткнулся на кого-то в темноте, испугался и вернулся. Мне хватило ума сунуть перчатки и ту штуку с радиатора в карман, и затем я снова спустился на крыльцо. Я понимал, что, если услышат шум мотора, то, возможно, выйдут, потому что наверняка та женщина, с которой я встретился, всех уже подняла. Дорожка, на которой стояла моя машина, чуть спускается в сторону шоссе, и мне оставалось снять ее с тормоза и толкать до выезда на шоссе».
– Вот почему, – сказал Г. М., – было слышно, как подъезжает машина, но не было слышно, как она отъезжает, что подтвердило предположение Томпсона, будто это Джон Бохун. Вообще-то, теперь мы знаем, что Джон вернулся только в пять утра, когда Томпсон все-таки уснул. Вы, вероятно, помните, что я спрашивал его об этом.
Однако продолжим. Вы уже поняли, что кусочек серебра, тот маленький треугольник – ключ ко всей истории, он отломался от фигурки с радиатора. Джон подобрал его рядом с телом Тэйт, не зная, что это, но других подсказок у него не было. Когда он понес тело Тэйт в павильон, то подумал, что ему ничего не грозит. Потом он взвился, увидев, как Поттер замеряет следы, и…
– Сейчас он чувствует себя хорошо, – тихо сказала Катарина.
– Гм-гм. Ну, он все еще не горит желанием признать, что он натворил, но на свой безумный лад он вложил ключ к разгадке в свою руку, прежде чем нажать на курок. Понимаете? Он услышал, что приехал великий Старший Инспектор Мастерс, всевидящее око Скотленд-Ярда, и понадеялся, что Мастерс пронзит взглядом кирпичную стену и поймет, что произошло.
Ну и вот! Когда Морис уже сплел для нас свою байку, я начал смутно подозревать Эмери. Но я не знал, каким оружием он пользовался. Мастерс же еще ничего не сказал про тот кусочек металла. Не имея против Эмери вообще никаких улик, я не мог его спугнуть. И я решил лишь понаблюдать за ним столько, сколько получится. На тот момент он был в доме – но как друга Райнера его тут же выдворил бы Морис, если бы Мориса не привели в благодушное настроение. А потом мы его потеряли. Он даже якобы отсутствовал на месте преступления, когда оно было совершено, и я не мог задержать его как свидетеля для допроса.
Оставалось лишь намекнуть Морису: «Попробуйте прикормить Райнера с его дружком. Держите их здесь, лейте им в уши отравленный мед – и посмотрите, как они себя поведут после взрыва». Это в высшей степени понравилось Морису. Мне пришлось притвориться, что я почти поверил в его рассказ. И я не мог допустить, чтобы Райнгер протрезвел. Потому что, если у него и правда было алиби, как он сказал, его и Эмери выставили бы, едва Морис сообразил бы, что не будет иметь удовольствия отправить Райнгера на виселицу. Тем временем, сынок, мне пришлось играть главную роль, работать нужно было быстро и либо подтвердить, либо опровергнуть подозрения, касающиеся Эмери. Я и правда был весь в мыле, когда появился Мастерс и сообщил про этот кусочек металла.
Г. М. глубоко вздохнул. Он снова потянулся к показаниям Эмери.
«Я сразу заметил, что от фигуры отломился большой кусок, и догадался, где он. Но когда услышал, что они считают, будто ее убили в павильоне, я подумал: это может либо погубить меня, либо спасти, в зависимости от того, хватит ли у них ума понять, где ее действительно убили.
И решил, что лучше попробовать его найти, вот только не знал, как это сделать, пока не появился тот странный старикан и не попросил меня присмотреть за Карлом, а также сообщил, что скажет мисс Бохун пригласить меня на ужин. Я понял: что-то тут не так, но не знал, что именно, а он добавил, что у него насчет меня нет никаких подозрений. Также он сообщил, что Карла надо подпаивать, а я думал, какого черта, но согласился, так как боялся, что Карл выведет меня на чистую воду. Я выдал себя, когда говорил с ним по телефону, потому что я не знал, что ее куда-то перетащили. Но надеялся, что Карл был пьяный и поэтому ничего не помнит.
Надеялся я напрасно. Когда стемнело, думая, что он лежит в отключке, я прокрался вниз в ту большую комнату и стал искать кусок фигурки с радиатора. Карл проследил за мной. Я обернулся, увидел его, и он говорит, мол, что ты тут делаешь. Ничего, отвечаю. Он сказал, что я лжец, и потом стал кричать, что это я убил ее. Тогда я схватил его за шею и…
Как только я сбросил его с лестницы, меня чуть не застукали. Они не могли ничего услышать, потому что из дома в тот момент валом валили репортеры и гудели машины. Этот толстяк, и другой коп, по фамилии Мастерс, и молодой Джим Беннет с той красивой девушкой, они вошли в одну дверь, а я стоял за другой, той, что вела на лестницу. Но я не мог выбежать и выйти внизу, потому что там были копы и репортеры, и я подумал, что попался…»
– Если бы у меня хватило мозгов, – пророкотал Г. М., бахнув кулаком по столу, – я бы схватил его тогда!
– Схватили? Но вы не знали.
– Нет, знал. И вот теперь мы подходим к концу – послушайте, что случилось. Я сел на тот стул и открыл ящик. И я понял, что это там за штучка. Сидел я, значит, и думал про перегретый двигатель. Я видел машину Эмери после обеда, и в мозгу начала примерно вырисовываться картина произошедшего. Тогда я его и заметил.
– Заметили?
– Его глаз в замочной скважине.
